Сердце, живущее в согласии
Шрифт:
Никто не шевельнулся. Даже солдаты.
Капитан выхватил пистолет, подошел к Тхару Тхару и ткнул ему дулом в лицо. Палец капитана уже лежал на курке, самого его трясло от злости. Я до сих пор удивляюсь, почему он тогда не выстрелил.
Тхар Тхар не отступил ни на шаг. Они стояли, глядя друг на друга. Должно быть, капитан что-то увидел в его глазах и потому не решился стрелять. Подбежавшие солдаты связали Тхара Тхара и швырнули на землю, затем принесли еще бамбуковых палок и велели его побить. Они внимательно следили за мной, зная, что мы – друзья. Ничего не поделаешь, я был вынужден бить изо всех сил.
После наших ударов Тхар Тхар потерял сознание.
Нам запретили его навещать, но на другой день я все-таки пробрался в «дом смерти». Мне было стыдно, я хотел попросить прощения, хотя и знал: если снова прикажут бить, подчинюсь. Я не был героем. Ни тогда, ни потом. Я просто не хотел умирать.
Тхар Тхар лежал в полуобмороке на грязной соломенной подстилке. В «доме смерти» он был не один. Рядом стонали еще шестеро носильщиков. У кого-то была малярия в сильной форме. Кого-то ранили. Кто-то страдал от воспаления или поноса в последней, смертельной стадии. В «доме смерти» отчаянно воняло гноем, мочой и дерьмом. Тхар Тхар молча лежал в углу. По открытым ранам ползали десятки мух. Я склонился над ним, Тхар Тхар меня узнал и шепотом спросил, не принес ли я воды. Его мучила сильная жажда. Я пообещал принести, но по пути к «дому смерти» меня остановили солдаты и спросили, для кого вода. Я соврал, что для себя. Они осушили кружку и бросили мне под ноги. Я молча поднял ее и ушел.
В тот вечер из «дома смерти» вынесли шесть трупов и закопали в неглубокой могиле.
Больше я не пытался навестить Тхара Тхара и уж тем более принести ему воды, обходил ту часть лагеря стороной.
Через десять дней Тхар Тхар вернулся в нашу хижину. Он невероятно исхудал и был похож на изможденного вола. Но живой. Из «дома смерти» пришел на своих ногах.
Мы заботились о нем, как могли. Делились с ним пищей и водой, мыли его, отгоняли мух и москитов. Постепенно он пошел на поправку и через пару недель был снова готов к походам.
Но Тхар Тхар стал совсем другим, порывистым и агрессивным. С нами почти не разговаривал. Он нас не простил.
Во время походов Тхар Тхар всегда шел впереди. Добровольно! Он уже не ступал осторожно, как раньше, шагал тяжело, словно хотел, чтобы мина – если вдруг на нее наступит – обязательно взорвалась. На плечах нес мешок риса, но шел так быстро, что солдаты приказывали ему сбавить шаг. Они, шагавшие налегке, не поспевали за ним.
Больше всего мы боялись мест, где деревья росли почти впритык, в окружении кустарника, а земля была покрыта листьями. Но и здесь Тхар Тхар добровольно вызывался вперед. Солдаты давали ему мачете, и он прорубал нам проход, размахивал ножом, как безумец. Длинное острое лезвие крошило все, что встречалось на пути. Однажды на него прыгнула кобра. Тхар Тхар отсек ей голову. Вторую змею разрубил пополам.
Мы все радовались, что Тхар Тхар избавлял нас от опасной работы. Солдаты позволяли ему вырываться вперед на любое расстояние. И он вырывался. Настолько, что они начинали волноваться, мы едва слышали свист его мачете. Но как бы далеко ни уходил Тхар Тхар, он всегда дожидался нас и солдат. Только потом мы поняли почему.
За эти месяцы он все-таки подорвался на мине, лишился пальца. Во время одного похода повстанцы ранили его в правую руку.
Между тем я все сильнее его боялся. От его взгляда у меня по спине ползли мурашки. Когда другие носильщики благополучно возвращались из похода, в их глазах читался
Он больше не спорил с солдатами, но его послушание отличалось от нашего. Тхар Тхар их не боялся, просто ждал удобного момента, чтобы постоять за себя.
Наверное, это было даже не безразличие. Остальные носильщики мало-помалу смирились с судьбой и безвольно ждали смерти. В характере Тхара Тхара появилось пренебрежение. Ко всем. Видимо, это и поддерживало в нем жизнь. Мне тогда думалось, что его пренебрежение недалеко ушло от жестокости солдат.
Все изменилось с появлением в лагере Ко Бо Бо.
Он приехал с группой парней, которых из родной деревни привезли сразу на фронт, и был самым младшим среди новобранцев и самым слабым. Его тонкие руки и ступни, его большие темно-карие, почти черные, глаза напоминали мне мою сестру. Я жалел Ко Бо Бо. Совсем мальчишка. Худенький, хрупкий. В лагере я видел таких. Больше двух недель никто не выдерживал.
В первые дни Ко Бо Бо не решался выйти из хижины. Сидел, забившись в угол, сутки напролет. Даже ночью. Мы приносили ему рис в маленькой миске. К утру миска оставалась нетронутой. Если его о чем-то спрашивали, Ко Бо Бо опускал голову и молчал. Двое самых разговорчивых носильщиков попытались его расшевелить, но безуспешно. На третий вечер усталость одолела мальчишку, и он заснул. Тогда Тхар Тхар взял его на руки и уложил рядом с собой.
Ночью я услышал перешептывание. Один голос узнал сразу: Тхар Тхар. Второй был мне незнаком. Наутро Ко Бо Бо впервые ел с нами рис и вяленую рыбу.
Через две недели парня отправили в поход. Солдаты решили прочесать деревню, они подозревали, что крестьяне прячут оружие для повстанцев. Деревня стояла в нескольких часах хода от лагеря. Дорога туда была относительно легкой и безопасной, поскольку крестьяне постоянно ездили по ней на воловьих упряжках. Не станут же они минировать свой путь! Мы шли, не встречая неожиданностей. Ко Бо Бо нес канистру с водой, Тхар Тхар шагал рядом, неся на плече ящик с боеприпасами. Разговаривать солдаты нам запретили, и в течение трех часов никто не произнес ни слова.
Первыми нас заметили деревенские мальчишки, сидевшие на деревьях. Солдаты зашли в крайний двор, обыскали дом и пристройки. Мне и двум носильщикам велели рыть землю в нескольких подозрительных местах, но мы ничего не нашли. Женщины с младенцами на руках, двое ребятишек постарше и старик в молчаливом ужасе наблюдали за нами. Кроме молодых матерей, все подняли дрожащие руки.
Во втором дворе мы тоже ничего не нашли. Но здесь нас испугались еще сильнее. Двое мальчишек лет одиннадцати бегали взад-вперед, в глазах старухи я заметил не только страх, но что-то еще. Что именно – не понимал. Одна молодая женщина вдруг заголосила, и старухе стоило немалых усилий ее успокоить.
Третий дом был пуст. Казалось, его только что покинули. Во дворе на веревке сушились рубашки и лоунджи, из дыры в крыше поднимался дымок, метались, кудахтая, куры. Но людей не было. Двое солдат с автоматами наперевес поднялись в дом. Наверное, они ожидали засады, но внутри было пусто. Офицер приказал носильщикам копать в подозрительных местах. Тоже ничего. И вдруг его окликнул солдат. Он обследовал отхожее место, и луч фонарика якобы высветил дуло винтовки. Носильщикам приказали сломать соломенные стены, с этой работой мы справились за несколько минут.