Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал
Шрифт:
— Господин Проэмперадор. Подходит Хейл.
Пусть докладывают. Хоть бы и о том, что видно в любую трубу. Доклады наполняют некоторые существования смыслом. Пусть исполняют приказы — это придает уверенность. Смысл и уверенность — это счастье, хотя адъютанты и полковники о таком не задумываются. Он и сам не задумывался, пока подыгрывал Росио. Зачитать в нужное время письмо, проворонить неурочную встречу короля с супругой, сообщить о тайной депеше, обронить пару слов в соответствующем присутствии, даже обнажить шпагу… Это просто и иногда — весело, не то что, стоя на холме, гнать других на чужие мушкеты и ждать, ждать, ждать! Предел
Хватит! Их с тобой нет, есть ты, вот и решай. Это твоя диспозиция, последний полученный тобой приказ. Ты не просто должен защитить Надор, ты должен запереть Хайнриха в Гаунау до конца кампании, так изволь сосредоточиться. На Айхенвальде. Упрямец дошел-таки до боевой линии, спешно выстроенной то ли Фридрихом, то ли кем-то, кто очнулся первым. Если Айхенвальд остановится, дриксы смогут отдышаться. Если Айхенвальд остановится, схлынет азарт и солдаты почувствуют усталость. Нужно идти вперед. Не давать передышки, не позволять собраться с мыслями тем, у кого они есть.
— Господа, мы перемещаемся вслед за наступающей пехотой. Кто-то один может остаться и понаблюдать за сражением кавалерии. Оно обещает быть интересным.
— Кавалерийский резерв…
— Следует за нами.
Пока обруч катится, он не упадет! Пока идет война, армия не развалится, а будет армия, будет и Талиг. Если остановишься, то потом соберешь половину, треть, четверть… Если остановишься, те, кто не думает, — задумаются, а это удовольствие не для всех.
— Хеллинген, вы остаетесь? Отлично. Потом доложите.
Новый пригорок. На этот раз с кривым деревцем на склоне. Сколько можно смотреть сверху вниз на чужой бой! Хуже — на свой, в котором тебя нет. «Особые поручения»… Таскаться за теми, кто знает свое дело и не думает ошибаться, а если ошибется, заметит это первым. И исправит.
— Недурно! — сообщил Хейл, не опуская трубы, но и без нее было видно, как уже обошедшая было заслон дриксенская конница развернулась к новому врагу. Успели. В последний момент, но успели. Неизвестный командир предпочел сшибку отступлению, и теперь две конные лавины неслись навстречу друг другу, словно на гобелене в Роксли. Нелепое сравнение, но чего только не придет в голову обреченному наблюдать. Вечный наблюдатель, хоть хроники пиши… «Я видел арест короля…» «Я видел то, что осталось от Надора…» «Я видел бой у Ор-Гаролис…» Не участвовал — видел. Не дрался — наблюдал. Свысока!
— Свеженькие, — усмехнулся раненный в плечо капитан. Хейл разогнал по полкам уже всех адъютантов, теперь его сопровождали легкораненые офицеры. И Чарльз Давенпорт.
— Ничего, — второй капитан улыбаться не мог, мешала кое-как перевязанная рана, — сейчас они начнут уставать…
Картинно несущиеся всадники сшиблись сразу в четырех местах. Сверху бой казался каруселью, водоворотом, в котором кружат разноцветные листья. Кто-то падал на снег, кто-то на всем скаку пролетал мимо одного противника, чтобы схватиться с другим. Темно-синие мундиры мешались с черно-красными. В бой вступали все новые и новые эскадроны, конные схватки вскипали по всему пространству — от сражающейся пехоты и до речного берега. У Хейла людей было больше… То есть изначально больше, но без потерь при первой атаке не обошлось, вдобавок кое-кто все же отстал, а дриксы только вступили в бой, и еще они очень хотели помочь своим.
Если арьергард прорвется, у Фридриха
— Поторопи этих волов, Шарло. Лебенслюстигу нужна помощь.
Мелькнула обвязанная голова — капитан спускался с холма, спеша навстречу отставшим. Хейл переступил с ноги на ногу и вновь уставился на поле. Отвлекать генеральское внимание на свою персону Давенпорт не стал. Послал своего, пусть и раненого? Его право.
Временная свита в изодранных закопченных мундирах сгрудилась у края площадки. Командующего офицеры не стеснялись. Они громко разговаривали, переживая уже пережитое, выясняя, где Лебенслюстиг, младший Хейл, Гедлер, выискивали в общей каше своих, как-то их узнавали — или им так казалось. Чарльз молча отошел. Из боязни зацепить чужую рану. Из боязни надерзить и выставить себя дураком. По ту сторону холма тоже шел бой, и Давенпорт стал смотреть, как дерется пехота, о которой он почти позабыл, хотя ветер и доносил треск мушкетов, то и дело перекрываемый пушечными залпами. Пороха ни Талиг, ни Дриксен не жалели, но атака арьергарда захлебывалась. Конница была связана боем, а пехоте не хватало сил самой проламить талигойскую линию.
— Проклятье, они прорываются!
Может, сказалась свежесть людей и лошадей, может — удача, а может — умение командира, но в построениях Хейла возникла брешь, в которую «гуси» швырнули последние резервы. Еще немного, и темно-синие выйдут в тыл пехоте Фажетти. А своих резервов, кроме пары отставших и только что подошедших эскадронов, у генерала не осталось.
— Давенпорт!
Голова еще была в чужом бою и своей досаде, а гвардейские ноги уже щелкали каблуками перед возникшим начальством.
— Вы смотрите, куда нужно, — кивнул в сторону прорыва Хейл. — Передайте Диру — закрыть брешь. Проводите, но не увлекайтесь. Удачи!
Подтвердить приказ Чарльз забыл, вернее, вспомнил об этом у подножия холма. Подошедший резерв еще устраивался, Дир был в седле — ждал, вернее, злился. Как сам Чарльз пять минут назад.
— Робби, — крикнул Чарльз, наплевав на все уставы, — галопом за мной! «Гуси» прорвались. Приказ — латать дыру.
Песня горна, короткое ржанье, охватившая мерзлую землю дрожь — два эскадрона, три с лишним сотни всадников, перешли на галоп. Топот множества копыт разносится по долине барабанным боем, ударяется в скалы, и те отвечают! Рокот накладывается на рокот, а конница все набирает ход, все неотвратимей, все неистовей становится бег. Удары копыт. Удары сердца, встречный ветер, свет, блики на выставленных вперед клинках. Здесь твое место, твое счастье, твоя жизнь и чужая смерть. Чужая!
Чарльз выравнивает коня, мчится рядом с Робби. Как же все ясно и просто! Нужно только держать строй! Безделью, ожиданиям, наблюденьям конец. Конец и офицеру для особых поручений. Теперь он один из многих. Он идет в атаку, как все! Со всеми. Нет людей, нет коней, нет эскадронов, есть единый неистовый порыв, который не сдержать никому!
Белая ложбинка, подъем, и вот они, враги! Совсем рядом!.. Леворукий, да они же стоят! То ли решают, куда свернуть, то ли приводят в порядок смешавшиеся ряды.