Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь
Шрифт:
Обед, обсуждение, послеобеденное вино с шутками и пожеланиями тянулись, тянулись и наконец кончились, как кончается все. Лионель неторопливо отложил расшитую золотыми корабликами салфетку, поцеловал руку Фриды, прошел коридорами, в которых уже зажгли лампы, выслушал просьбу адъютанта, судя по глупому виду, изрядно в кого-то влюбленного, запер дверь и в очередной раз попытался прорваться в Олларию. Без толку – увешанные бергерскими трофеями стены исчезать не желали, а до двора с чертополохом и разбитыми бочками была неделя быстрой скачки. Даже выехав немедленно
Первым про резню узнает Фажетти, погонит курьеров, и те поскачут, везя в сумке теперь уже вчерашний день. Смысла любоваться маской тоже нет, да и связана ли она с видениями? Маршал убрал антик, в сходстве с которым его заподозрили, а заодно и надежду увидеть Олларию. Знай он Карваля, Левия, нынешнего Эпинэ лучше, можно было бы взглянуть их глазами и хоть что-то понять, но близко Ли знал лишь мать, Марианну и Инголса, а они ничего не решали. Бунт, кто бы до него ни довел, давят военные, а следы на державных коврах замывают политики, хотя попадаются и те, кто способен как на первое, так и на второе. В себе Савиньяк не сомневался – мятеж в Эпинэ он погасил бы за пару недель, вот только в Олларии ощущалось нечто особенное, что для начала требовалось понять.
Пропавшие церковники, отсутствующие стражники, горожане, прущие на стены, как вариты на агмские перевалы, «висельники», вздумавшие защищать гнездо эсператистов, трупы без ран, странности с вдовой Арамоны и с ним самим – все это не могло не быть взаимосвязано, но, во имя братца-Леворукого, как?! Допустим, стражников нет, потому что в другом месте еще хуже. Церковная гвардия пошла кому-то на помощь и не смогла вернуться. Объявился новый Авнир, и горожане навязали черные ленточки, но погромщиков никто не вел, в этом Лионель не сомневался! Не было у толпы вожака, в отличие от «висельников»…
А если Джаниса на выручку Нохе погнал Эпинэ или Левий? Чушь. Никакая «Тень» не заставит ворье драться за других, да еще с такой яростью; и никакой Авнир не превратит добропорядочных мещан в обезумевших смертников. Похоже, их можно только убивать, но дошло ли это хотя бы до Карваля и сколько в городе бесноватых? Церковников не тронуло или… тронуло раньше, потому-то их и мало…
– Монсеньор, – адъютант казался сразу смущенным и удивленным, – к вам девица Арамона.
– Пригласите.
Нежданная гостья приглашения дожидаться не стала, но сделать очень милый книксен не забыла. Адъютант, поймав взгляд начальства, вылетел за порог. Галантно скрипнула закрываемая дверь.
– Сударыня, – спросил Савиньяк, – чему обязан столь дивной неожиданностью?
За объяснениями дело не стало.
– Вы хотели видеть капитана Гастаки, – деловито напомнила девица. – Зоя сейчас у мамы.
2
Половина первого… Ветер донес от Ружского дворца звон курантов, и Роберу стало по-настоящему страшно. Потому что собранный людьми и для людей механизм действовал, отбивая положенное, а сами люди сотнями и тысячами сходили с ума. Картина вообще была жуткой в своей неправильности. Те, кто не свихнулся, бежали из еще недавно спокойного, казалось, уже оправившегося от зимних бед города вместе с остатками гарнизона. Шли и ехали, ожидая удара с крыш, из окон, из переулков и тупиков, вздрагивая при каждом резком звуке.
Скрипели дряхлые рыдваны, ржали и фыркали возбужденные лошади, то и дело принимались плакать дети, но никто не ссорился, не пытался первым пролезть в ворота, не орал, брызгая слюной, на такого же разом лишившегося всего бедолагу. Все шло на удивление гладко, беженцев даже уговаривать не пришлось – люди с какой-то цыплячьей готовностью соглашались следовать за Проэмперадором. Куда сложней было превратить пусть и послушную, но толпу в подобие обоза. Экипажей не хватало, однако детей и пожилых, особенно женщин, как-то рассадили.
– Остальные – пешком, – как заведенные твердили сержанты, проходя по забитому людьми Нижнему парку. – Придерживайтесь за телеги… Все равно поползем не быстрее пеших. Придерживайтесь… пешком… придерживайтесь…
Натруженные сиплые голоса то перекрывали шум воды, то затихали, и тогда говорил, прощался, плакал источник. Уже стемнело, пришлось заняться факелами, потом кто-то умер, и Левий ушел туда, а Робер собрал оставшихся офицеров, чтобы утрясти порядок следования, и это оказалось непросто.
Наконец, ближе к полуночи, отбив еще пару нападений каких-то шаек, разномастный обоз под прикрытием не менее разномастного конвоя пополз прочь из парка.
В авангарде шли надежные, родные, бесценные южане и приданные им в помощь люди Грейнджа. Дювье за время пребывания в столице неплохо ее изучил, но бывший таможенник всяко разбирался в паутине улиц и улочек лучше. Вдоль колонны вытянулись церковники и кавалеристы покойного Халлорана, немногочисленных мушкетеров кучками рассадили по повозкам, хотя куда сейчас стрелять – ночь давно накрыла Олларию набитой страхом периной.
Робер стоял у водопада и смотрел, как мимо удручающе медленно бредут люди с узлами. Дювье уже сворачивал с Родниковой, а последние беженцы лишь тянулись к парковым воротам. Прикрывать «хвост» досталось алатам, они не спорили.
– Сейчас идти сзади не позор, – сказал Карои. – Враг может появиться отовсюду.
– Враг… – повторил Эпинэ, глядя на посла. – Как он получился, этот «враг»? Все было почти хорошо…
– С Изломом породниться – с четырьмя смертями биться, – утешил земляк Матильды. – Вы будете прощаться?
– С кем? – удивился Эпинэ и в тысячный раз понял, что он дурак, причем неблагодарный. Ему раз за разом дарили покой и надежду, он их пил, будто воду, и ничего не понимал. – Простите, я сейчас…
Спуститься к водопаду, подставить лицо мелким брызгам, попросить прощения. Запомнить, как дрожат созвездия в ставшем вторым небом озере. Просто запомнить. Тростники над сонной водою, ты уносишь их сны с собою, плач и стоны да станут песней, ночь умрет, но утро воскреснет; ночь уйдет и проснутся зори, обернутся слезы росою, верь дороге и верь рассвету, ведь еще не кончилось лето…