Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая
Шрифт:
– Вот ведь грешницы! – Кардинал с нежностью покосился на разрумянившуюся супругу. – Так и норовят в одну телегу впрячься и разнести, даром, что лань кобылице не пара! То есть не стоит им вместе пить, но моя-то… Скажи, хороша?
– Несомненно! Ваше высокопреосвященство, надеюсь, вы не в обиде…
– Нет во мне обиды! – Дослушивать уже неплохо причастившийся пастырь не собирался. – Сильвестру и то все вины отпустил, хотя сожалею. Сожалею, что гад покойный не увидит, как вздеваю я знак его наперсный!
– Может, и увидит, – утешил Валме, но Бонифаций утешаться не пожелал.
– Не покажут ему, ибо зло Дорак сей творил из любви не к себе, но к Талигу, так что подержат для порядка в ямине с пиявицами ненасытными, да в Рассветные Сады – нектары вкушать. Из ямины же той меня не разглядеть, вот к краю бы подойти…
– А говорите, обиды нет, – поддел Марсель, пытаясь другим ухом уловить, о чем журчат дамы. – У моих бакранских друзей есть премилое правило: бодать живых врагов, а мертвых – закапывать и уходить, ваши же мечты достойны дуксов. Стыдитесь!
– Да я бы не глумился. – Физиономия его высокопреосвященства стала мечтательной. – Новости рассказал бы, утешил… Покойник боялся, что без него Талиг прахом пойдет, а он стоит себе, хоть и трясется. И будет стоять!
Кардинал возвысил голос, а делать этого не следовало. Матильда, что-то страстно объяснявшая всем и никому, свела брови и оскалилась. На мужа.
Бонифацию следовало не заметить, а он взял да и направился к жене, которая тут же двинулась навстречу, напоминая разъяренный галеас.
– Сплетник, – прошипела она. – Нашел, чем и перед кем бахвалиться! И когда…
Виконт был человеком утонченным и семейных ссор не выносил. До абордажа оставалось несколько секунд, и Марсель не хуже «ызарга» вклинился меж супругами.
– Ваше высочество, – произнес он, не без риска завладевая пальцами алатки, – мы говорили о женщинах, я это признаю. Было бы странно, обсуждай мы в этот вечер иной предмет. Тем более что сами вы говорите о мужчинах, и весьма нелицеприятно.
– Правду мы о вас говорим, – грохнул из носового «галеас». – Балбесы вы, и чем лучше, тем хуже! Когда нужно хватать и держать, стенку пальцем ковыряете, когда на вас и через порог смотреть тошно, лезете. И всегда хвастаетесь!
– Сударыня, – наследник Валмонов поднес к губам ручку, которая могла управиться с расшалившимся жеребцом, – иногда нам просто не хочется держать и не отпускать дам, которым хочется держаться и не отпускаться. Согласен, налицо некоторое противоречие, но ведь и вы не захотели ездить на линарце, которого нашел Хогберд. Нам же, говоря откровенно, часто приходится иметь дело с дамами, которые, как вы выразились, лезут.
Поверьте, лезущая дама, и тем более девица, ужасна. И чем нежнее чувства, которая она к нам питает, тем трудней не быть съеденным заживо. Женщинам легче, они могут сказать «нет», а если их не поймут, закричать.
– Не всегда. – Этери не поленилась встать и подойти, впрочем, Матильда с Бонифацием сошлись точно за спиной Ворона, который продолжал дразнить ночь струнным звоном. – Наше «нет» что-то значит, лишь когда нас не предают и не продают. И если за нас не прячутся.
– Ну не понимает он, – махнула рукой алатка, – и ладно. Лет через десять поймет…
– Женщин? – деловито уточнил Валме, восхищаясь ловкостью кагетки. Возражала Этери ему и на него же смотрела, но обращалась-то к Рокэ.
– Женщин предавать грех! – поднял палец кардинал. – Женщин. Но ведь встречаются и иные… создания. Побывав в Сагранне, я не унижу сравнением с ними ни козу, ни выдру.
– Я тоже не стану называть кое-кого… козлом, – вскинулась Матильда, – жирно будет!
– Есть еще тергачи, – припомнил Марсель. – То же самое, но громко и без пролития крови.
– Господа, – поднял голову от гитары Алва, – вы друг друга не поймете, пока не определитесь с дамами и созданиями. Итак, вы отмели коз и выдр…
– Может быть, лисица? – предложила Этери.
– Лисица? – повторил Рокэ. – Ум, изящество и хитрость в одной шкурке. Это, вне всякого сомнения, женщина. Более того, это идеал.
3
Мэллит кормила огненного коня; грива и глаза его были пламенем, по золоту тела пробегали багровые сполохи, но гоганни не чувствовала жара, даже когда огнегривый касался ее лица.
Приближалась гроза, однако девушка не боялась, ведь она ждала того, кто повелевает молниями. Ждал и жеребец, они были вместе посреди широкой поляны, за которой золотился бескрайний парк. Клены, буки, каштаны горели на солнце, но головы их упирались в клубящиеся тучи. Золото, бронза и медь врастали в свинец, не так ли сгорала ара, и не грозовые ли твари тянули из нее лапы? Теперь гоганни их бы не испугалась, теперь она знала цену и лживым розам, и несущему правду пламени.
Напоминая о себе, фыркнул конь, и Мэллит взяла новый кусок пирога – первого, испеченного ею, темного и сладкого, как ночь наслаждений. Девушка протянула лакомство скакуну, но тот не взял. Громко и коротко заржав, словно пожаловавшись, конь стал гаснуть, потянуло холодом и полным тоски дождем. Мэллит поежилась и поняла, что обнажена и не помнит, ни где оставила одежду, ни дороги к дому, ни самого дома.
Становилось все холоднее, из-за облетевших в одночасье деревьев пополз, припадая к самой земле, туман – он охотился на Мэллит, как змея охотится на птицу. Девушка попятилась к сердцу поляны, чувствуя, как тяжелеют ее ноги. Где-то заплакал младенец, и в голосе его слышался гнев, затем плач перешел в рычание; гоганни вздрогнула и открыла глаза среди знакомой, пропахшей лавандой тьмы. Осень и туман оказались скверным сном, Мэллит вернулась в Акону, в дом, который подруга не захотела оставить. Крик раздался снова, и девушка улыбнулась – детский плач и кошачьи песни так схожи. Черно-белый рвется на улицу, но кто встанет из теплой постели ради одержимого страстью кота?
Мэллит села в кровати, она слушала крики охваченного вожделением зверя и вспоминала другую ночь, которой могло и не быть. Если бы не пришли убивать Селину, подобный Флоху не навестил бы их дом и не остался бы до утра… Утомленная невозможным, гоганни не проснулась, когда он уходил. «Герард уехал с Монсеньором», – сказала позже подруга, она ничего не знала и думала лишь о брате, который хотел забрать их в другой дом.
Селина решила остаться, Мэллит с ней согласилась и, сменив повязки, спустилась на кухню, это пришлось кстати, потому что потянулись гости. Любопытные, они качали головами, много спрашивали и говорили сами. Одни желали помочь, другие искали выгоды, надеясь перешагнуть порог Проэмперадора. Глупцы, разве можно чеканить монеты из молний?