Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть вторая
Шрифт:
Выступ стены не позволяет видеть, на кого орет разбушевавшийся корнет, ответного бормотанья не разобрать, но кто-то явно оправдывается. Перед этаким чучелом? У Понси, по всей видимости, с головой вовсе худо, у тех, кто его слушает, тем паче.
О представлениях, устроенных страдальцем в Придде и по дороге в Акону, Эмиль слышал, о них нельзя было не слышать, но сегодня дурак превзошел сам себя.
– Прочь! Прочь эту сухую дрянь! Бросьте ее в лицо тем, той… Кто променял любовь поэта на мишуру и тлен, на жалкий звон золота!.. Где гвоздики?! Королевские цветы королю духа! Истинному королю!
ТолькоХрамы, как и дамы, неповторимы, но в главном одинаковы. Что святой Франциск, что святой Бернар в Сабве. Проход, как и обещал стражник, честно виляет, выводя на исходную позицию, первой из-за угла показывается машущая рука в мундирном рукаве. Мелькает, исчезает за выступом, и вот он, последний поворот. И Понси во всей презрительной красе.
Да он и впрямь угрожает, недоумок! Причем не только шпагой, пистолет достал. И ведь, чего доброго, заряженный!
Топчутся в центральном проходе стражники и с десяток прихожан – все внимание на витийствующего корнета. По сторонам не глядят, появления новых лиц не замечают, тут же суетятся растерянные служки, рассовывают свечки, тащат бело-черное полотнище. У ступенек на полу рассыпаны иммортели, а вот и сам епископ – из-за машущего пистолетом Понси сразу не разглядишь. Зато услышишь…
Так это его преосвященство бормотал! Слов не разобрать, но все ясно и без них. Такой осанистый пастырь, такой важный, а трясется как обгадившийся щенок. И перед кем?! Тьфу…
Толстый служка с корзинкой белых гвоздичек мчится по проходу, епископ мелко-мелко кивает головой, продолжая бубнить. И так отвратительная сцена становится вовсе непристойной, а то, что все затеял, как ни крути, офицер, делает ее еще гаже.
– Огня! – Понси вовсю машет лапой, пистолет бестолково шарит по сторонам. – Огня!
Преосвященный опять кивает, служки кидаются зажигать свечи, храм вновь заполняет дурацкое вытье. И это с амвона! Нет уж, хватит.
Говорить незачем и некогда. Просто строевым шагом вперед, к Вратам. Первая из дюжины колонн, вторая… Все больше света, все громче вой. Вздыхает, готовясь к благородному рыданию, орган. «Королевский реквием». Для кого?! Орган замолкает, он готов и ждет приказа, только приказа не будет, а чучело из армии вылетит сегодня же. С визгом, но как быстро пригодился сговор
Третья колонна. Начинается ковер, четвертая колонна почему-то темней других. Аконский храм славен своей акустикой, слышал бы зодчий это вытье!
– Первая чаша за боль, я ее завещаюТем, кто заставил меня бесконечно и грозно страдать.О, вы узнаете то, что в пустой своей жизни не зналиЯ завещаю вам боль, и ее только сталью унять…Уши бы заткнуть… Ничего, сейчас страдалец замолкнет, и пусть скажет спасибо, что не навек, а епископ слушает с умильной рожей, но на дверь косится, и рожа при всей ее умильности бледновата: Создатель далеко, а страшный Понси тут. Как же не подчиниться, не зажечь свечи, не остановить стражников? Слово Божие против пистолета такая мелочь!
Ровно половина пути, пара здоровенных напольных подсвечников до поры до времени скрывают маршала и его спутников. Епископ стоит лицом, сейчас увидит. Заорет? Наверняка.
– Чаша четвертая – месть, пред которой любовь столь презренна,Месть окрыляет, рождая ревущий поток…Леворукий, ну и бред, но пуля не бредит, пуля летит, куда велено.
– Монсеньор! Монсеньор, какое счастье!
– Молчать, когда звучит вели… Что?! Кто?!
Вопль словно давится сам собой, пистолет в длинной руке дергается, отворачивается от посеревшего клирика. Теперь дуло смотрит на статую у ближайшей колонны.
– Монсеньор, – стонет Герард, – монсеньор…
– Кыш!
Появления начальства скандалист не ожидал, тем более сбоку. Соображает, что делать… Сообразил, вновь целит в епископа, но несколько мгновений потеряно.
– Стойте… Стойте, иначе я… Иначе он…
– Монсеньо-о-ор!
Епископом больше, епископом меньше, это Ли один! Пять шагов до невысоких ступенек и узорчатой оградки алтарной части, четыре, три…
– Вы пожалеете… Вы узнаете!.. Вы-и-и…
Ни приказывать, ни тем более уговаривать, Эмиль не собирался, еще чего! Понси опять шевельнулся, разворачиваясь к неумолимо надвигающемуся Савиньяку. Что-то хочет сказать? Выстрелить? Поздно!
Под левой ногой – нижняя из трех ступеней, рука ложится на затейливое навершие резного столбика ограды, как на седельную луку, тело привычным для кавалериста движением взлетает вверх, и подошва маршальского ботфорта, описав дугу, врезается в держащую пистолет руку. Раздается короткий хруст. Кость? Хорошо бы!
Понси изумленным взглядом провожает улетающее оружие, он не понимает, что, а главное – почему, произошло. На физиономии проступает почти детская обида. Офицер, чтоб тебя! Талигойский, чтоб тебя еще четыре раза!
Ухватить дебошира за воротник, швырнуть опомнившимся стражникам.
– Убрать!
– Да, Монсеньор.
Туда же, вниз, и перчатки. Семейная традиция: тронул дрянь – выкини!
– Сын мой…
– Вы что-то сказали, сударь?
– Монсеньор, я вам так обязан…
Епископ, и рядом еще клирик, настоятель храма, надо полагать. Смотрят с нежностью, ну и кошки с ними.