Сердцебиение
Шрифт:
Всю дорогу я смотрю в окно, запоминая путь и мысленно молилась. Меня должны искать. Катя поймет, что меня долго нет, и начнет меня искать, а когда нигде не найдет, она позвонит моей маме. Мама! У нее давление. Ей вообще нельзя волноваться!
Мы заезжаем в совершенно незнакомый мне район. Проезжая в небольшой дворик со старенькими двухэтажными домами и неработающими фонарями.
Когда мужчина паркуется на стоянке возле подъезда, меня захлестывает новый страх. Он не убил меня на мосту. Но нет гарантии, что он не убьет меня здесь. И только Богу известно, что он сделает до того, как мои глаза закроются навечно. Мой убийца выходит из машины, открывает дверь с моей
— Помогите! Пожалуйста, помогите! — кричу, надрывая горло, срывая связки. Подвернутую ногу поражает адская боль, но я не обращаю на нее внимания, — Помог…. — мой голос срывается, убийца меня догоняет. Хватает за руку, с силой дергая на себя, зажимает рот и нос большой ладонью в черной перчатке.
Молча затаскивает в темный подъезд и тащит на второй этаж. По иронии судьбы, я бежала именно к его подъезду. Мужчина быстро открывает железную дверь и с раздражением вталкивает меня в квартиру. Больная нога больше не выдерживает, и я падаю на пол. Дверь закрывается. Мужчина запирается на все замки. В темной комнате я вижу только его силуэт. Рывок и он поднимает меня на ноги, вжимая лицом в ближайшую стену, всем телом прижимаясь к моей спине. И снова к моему виску приставляют холодное дуло пистолета.
— Похоже, ты не поняла меня, малышка, — наклоняясь к моему уху, вкрадчиво шепчет мужчина, а мое сердце так сильно грохочет, что я с трудом разбираю его слова. Мое ухо обжигает его частое горячее дыхание, а холод металлического дула спускается ниже, начиная блуждать по моей щеке. И если он не убьет меня в ближайшие минуты, то я умру от разрыва сердца.
— Девочка, спроси у меня, почему ты до сих пор жива? — продолжает шептать мне на ухо, и водит дулом по моей щеке, убирая им растрепанные волосы.
— Я. Сказал. Спроси. У меня. Почему! Ты! До сих пор жива! — выделяя каждое слово, четко проговаривает он.
— Почему?! — похоже, у меня начинается нервный срыв. Мне уже плевать на все, что происходит. Я с яростью кричу ему этот вопрос. — Почему я до сих пор жива?!
— Не знаю, — вдруг отвечает он, ведет дулом пистолета по моей шее, останавливаясь на сонной артерии, немного сдавливает ее. — Я должен был остановить твое сердце еще час назад. И я сам не могу понять, какого хрена оно до сих пор бьется. Не просто бьется, а барабанит так, что я слышу его стук! — с раздражением произносит он, будто я виновата в том, что мое сердце бьется. — Повторяю еще раз, для маленьких глупых девочек. Твоя жизнь зависит от тебя. Чем больше ты меня раздражаешь, тем ближе твоя смерть. Ясно?! — спрашивает он, проводя носом по моим волосам.
— Да, — тихо отвечаю я, в надежде, что если я перестану сопротивляться своей участи, возможно, он меня не убьет. В его кармане начинает вибрировать телефон, он отвечает на звонок сухим «да».
— Добрый вечер, Монах, — четко слышу мужской голос в телефоне, — мой убийца хватает меня за шкирку, ведет в темную комнату и швыряет на диван.
Отходит к окну, продолжая разговор. Хотя разговором это сложно назвать. Монах, как назвал его мужчина, говорит только «да» или «нет», недолго слушает собеседника, желает ему спокойной ночи и отключает звонок, пряча телефон в кармане. Мужчина отходит к противоположной стене, щелкает выключателем и комнату озаряет яркий слепящий свет.
Зажмуриваюсь, пытаясь привыкнуть к яркому освещению, перевожу взгляд на мужчину, и впервые могу рассмотреть моего убийцу. Мужчине лет тридцать. У него темно-русые волосы, ярко выраженные скулы с легкой небритостью и немного искривленный нос, будто его ломали. И невероятные, темно-зеленые глаза, пронизывающие меня тяжелым взглядом. А моя смерть не так страшна. И как в насмешку, мою смерть называют Монахом.
Отворачиваюсь от мужчины, опуская глаза в темно-серую обивку дивана. Мы вроде в помещении, но мне по-прежнему дико холодно, словно я на морозе.
Голова немного кружится и мучительная боль в ноге усиливается в несколько раз. Я чувствую его взгляд на себе, но боюсь поднять глаза и еще раз встретиться с ним лицом к лицу. Сжимаю руки в кулаки, пытаясь прекратить трястись, но ничего не могу с собой поделать, тело не слушается меня. Мой убийца, наконец, уходит в другую комнату, а я подскакиваю с места, сильно закусываю губы от боли в ноге, и несусь к окну. Это всего лишь второй этаж, если я спрыгну из окна сейчас, то вряд ли привлеку внимание, а если я сделаю это завтра утром, когда вокруг будут люди, тогда у меня будет возможность спастись. Так я думаю ровно до того момента, пока не отодвигаю плотные темно-синие шторы и не замечаю на окнах черные кованые решетки. Сажусь назад на диван, и начинаю плакать уже от досады и боли в ноге.
Откидываюсь на спинку дивана, обхватываю голову руками, сильно сжимая собственные волосы в надежде хоть что-то придумать, а не сидеть в одной квартире с убийцей и ждать своей участи. Поднимаю голову, тру глаза, пытаясь избавиться от слез и рассмотреть комнату, в которой нахожусь. На стенах бежевые обои, напротив большого углового дивана, на котором я сижу, располагается небольшая стенка с огромным телевизором. Множество полок оказываются совершенно пустыми, за исключением нижней, на которой лежат мужские массивные часы с металлическим браслетом, пара книг и какието бумаги. На полу постелен большой овальный ковер, а на потолке причудливая металлическая люстра с очень яркими лампами, от света которых болят глаза. Вот, пожалуй, и все, что находилось в небольшой холодной комнате.
Через двадцать минут в комнату возвращается мой убийца. Он протягивает мне огромный бокал с чаем, который я не спешу брать.
— Пей! — в приказном тоне говорит он. — Это просто горячий сладкий чай. Тебя трясет от стресса и выброса адреналина. Тебе нужна глюкоза, — уже спокойнее поясняет он. Протягиваю руки, забираю у него горячую кружку, долго смотрю в ее содержимое. Мужчина поднимается с дивана, берет стул, садится, подаваясь ближе ко мне.
— Пей! — громко приказывает он, вынуждая меня вздрогнуть и пролить немного чая себе на колени. И я пью, сильно сжимая кружку, дрожа под пристальным взглядом Монаха. — Что с ногой? — спрашивает он, когда я выпиваю почти весь чай и немного согреваюсь.
— Подвернула, когда ты тащил меня вниз по лестнице.
— Сними обувь и носки! — вновь приказывает он, забирает из моих рук кружку и уходит на кухню. Я выполняю его приказ, и прихожу в ужас, замечая, как сильно распухла моя лодыжка. Монах возвращается довольно быстро, приносит мне лед в простом прозрачном пакете. Он осматривает мою ногу, садится рядом со мной на корточки, прикасается к моей ноге, которую я инстинктивно отдергиваю и тут же стону от боли. Монах цокает, хватает ногу за пятку и пальцы ног, немного поворачивает, вызывая очередную боль. Опускает мою ногу на диван и протягивает мне лед.