Шрифт:
Линда Ховард
Сердцеед
Глава 1
Мишель обнаружила этот документ, когда разбирала бумаги на отцовском столе. Она с любопытством заглянула в этот листок, как в дюжину других до этого, но уже после прочтения первых строк ее спина выпрямилась и застыла в напряжении, а пальцы задрожали. Словно оглушенная, она снова и снова перечитывала документ, и ее глаза расширились от ужаса.
Кто угодно, только не он!
Только не он!
Она должна Джону Рафферти сто тысяч долларов. Плюс, проценты. Интересно, сколько? Дальше Мишель не могла читать, она просто бросила документ на стол, заваленный счетами, и откинулась в старое отцовское кресло. От потрясения она почувствовала тошноту и что особенно отвратительно – безнадежность. Она и так почти разорена, но этот долг забил последний гвоздь в крышку ее гроба.
Почему
Последствия были бы столь же катастрофичными, но ей хотя бы удалось бы избежать унижения. Только от одной мысли о том, что ей снова придется встретиться с ним, у Мишель что-то сжалось глубоко внутри, то, что она хранила ото всех, пытаясь защитить свои самые сокровенные переживания и мечты. Если Рафферти когда-либо и подозревал об их существовании, все кончено давным-давно. Безысходность, разбитые надежды, разрушенные мечты… Мишель ощущала себя словно в лодке, идущей ко дну.
Руки ее все еще дрожали, когда она подняла бумагу, чтобы вновь прочитать и попытаться вникнуть во все подробности финансового соглашения. Итак, Джон Рафферти лично ссудил ее отцу, Лэнгли Кэботу, сто тысяч долларов, в процентной ставке на два процента ниже рыночного курса и… ссуда должна была быть возвращена еще четыре месяца назад. Она почувствовала себя еще хуже, если это было возможным в данных обстоятельствах. Девушка точно знала, что ее отец так и не успел выполнить это обязательство, так как, пытаясь спасти хоть что-либо от финансового краха, она досконально изучила записи во всех бухгалтерских книгах. В самые кратчайшие сроки Мишель безжалостно распродала почти все имущество, чтобы оплатить долги, оставшиеся после смерти отца. Все, кроме этого ранчо, которое всегда было мечтой отца и теперь оставалось последним убежищем для нее самой. Да, ей не понравилась Флорида тогда, десять лет назад, когда отец продал их дом и заставил ее сменить хорошо налаженную, комфортную и богатую жизнь в Коннектикуте, на ранчо по разведению рогатого скота в центральной Флориде с ее скукой, вечной жарой и повышенной влажностью. Но с тех пор прошло много лет, и некоторые вещи изменились. Изменились люди и время, а точнее время изменило людей. Ранчо и сейчас не было ее любовью или мечтой, просто это было то единственное, что связывало ее с прошлым, единственное место, куда она могла вернуться. Поразительно, но то, что тогда делало ее жизнь такой сложной и несчастной, казалось простым и понятным сейчас, когда каждый ее день сводился буквально к вопросу выживания. Но и в таких условиях Мишель не могла сдаться и покориться неизбежному. Она с самого начала понимала, что ей будет очень трудно сохранить ранчо, но должна была хотя бы попытаться сделать это. Разве смогла бы она жить спокойно, если бы выбрала более легкий путь и потеряла все без борьбы? Теперь же необходимо было продать либо само ранчо, либо весь скот, так как девушка не видела иного способа, который позволил бы ей возместить Джону Рафферти такую огромную сумму. Удивительным оставалось только то, что он до сих пор не потребовал выплаты долга. Но что будет с ранчо, если продать весь скот разом, ведь именно его разведение помогало ей все еще держаться на плаву и без постоянных денежных поступлений, так или иначе, ранчо будет потеряно.
Было так больно думать об этом именно сейчас, когда она почти начала верить в свои силы, и только эта вера помогала ей все еще удерживаться от отчаяния и жалости к себе. Поначалу она боялась даже надеяться, но со временем в ее душе стали появляться первые крохотные ростки оптимизма. Сегодня Мишель потерпела неудачу и в этом, так же, как и во всем остальном в своей жизни. Она не состоялась как дочь, как жена, а теперь и как владелица ранчо. Даже если бы Рафферти предоставил ей отсрочку по ссуде, чего она, честно говоря, от него не ожидала, у нее не было ни единого шанса погасить долг, когда наступит очередной срок платежа. Вся правда состояла в том, что теперь у нее вообще не было никаких шансов. Все, что ей оставалось, это просто держаться, пока хватит сил.
Выиграет ли она хоть что-нибудь, если будет откладывать решение этой проблемы? Ведь все равно, рано или поздно, ей придется поговорить с Рафферти, и сегодняшний вечер подходит для этого ничуть не хуже, чем любое другое время. Часы на стене показывали, что нет еще и половины десятого, и Мишель подумала, что Рафферти скорее всего еще не ложился. Она отыскала в справочнике нужный телефонный номер и быстро, словно боясь передумать, набрала его. Привычная реакция мгновенно захлестнула девушку. Еще до того, как она услышала первый ответный гудок, она с такой силой вцепилась в трубку, что костяшки пальцев побелели от напряжения, а сердце в груди забилось так часто и тяжело, будто она только, что бежала от некой опасности. Внутреннее напряжение тугим узлом скрутило живот. Проклятье! Она совершенно не владела собой, и в таком состоянии не способна была произнести связно даже нескольких слов!
Трубку подняли только на шестом гудке, и это дало девушке возможность немного успокоиться и подготовиться к разговору.
– Сожалею, но в данный момент его нет. Не желаете ли Вы оставить для него сообщение?
Это можно было бы считать своего рода отсрочкой, если бы не осознание того, что теперь ей снова придется пройти через это испытание.
– Передайте, пожалуйста, чтобы он перезвонил Мишель Кэбот, - сказала она, и продиктовала свой номер. А затем добавила:
– Как Вы думаете, он скоро вернется?
После небольшой паузы экономка ответила:
– Нет, думаю, что он будет очень поздно, но не беспокойтесь, я обязательно передам ему ваше сообщение завтра, прямо с утра.
– Спасибо, - пробормотала Мишель и повесила трубку. Ей следовало сразу догадаться о том, что он не станет проводить вечера в тишине и одиночестве своего дома. Раффети был слишком известен, а точнее сказать, печально известен своими любовными похождениями и неуемным сексуальным аппетитом. Все что угодно могло измениться за эти годы, но только не его распутный образ жизни. Согласно сплетням, обрывки которых время от времени доходили до нее, он обладал все тем же темпераментом и сексуальностью, а пронзительный взгляд его темных, загадочных глаз, все так же вызывал волнение и трепет во многих женских сердцах. Да, у него всегда было множество женщин, но Мишель никогда не была одной из них. Враждебность, мгновенно вспыхнувшая между ними при самой первой встрече десять лет тому назад, так никуда и не делась, и все их общение нельзя было назвать иначе как вооруженным противостоянием. Только ее отцу удавалось быть своего рода буфером между ними, но теперь его не стало, и Мишель необходимо было подготовиться к худшему. О, она слишком хорошо знала, что Раффети никогда не останавливается на полпути.
Сегодня ей уже ничего не удастся исправить, но Мишель больше не могла разбирать бумаги отца, думая лишь об этом ужасном долге Рафферти. Она быстро приняла душ, ее затекшие мышцы все еще хотели нежиться под теплыми струями, но, увы, Мишель приходилось экономить даже на электричестве. Воду качал насос, работающий от электричества, и это было единственной необходимостью для Мишель, не считая пищи.
Но какой бы усталой она не была, уснуть все равно не удавалось. Мысли о предстоящем разговоре с Рафферти мучили ее снова и снова, сердце сбивалось с ритма при мысли о нем. Мишель старалась дышать глубоко и медленно. Она всегда так чувствовала себя, думая о Джоне, но встреча лицом к лицу – это намного хуже.
Если бы только он не был настолько большим! Но он был ростом шесть футов три дюйма, приблизительно двести фунтов мужественности и силы - рядом с ним почти любой мужчина выглядел почти карликом. Всякий раз, когда он приближался, Мишель становилось трудно дышать. Никакой другой человек в мире не вызывал у нее такой реакции, никто так сильно не выводил ее из себя, и никто так сильно не волновал ее физически.
Это началось с того момента, когда они познакомились, десять лет назад. Ей было тогда восемнадцать, и Мишель была наивным и упрямым подростком. Как она могла влюбиться в него? Такая глупость... Всем была известна репутация Джона Рафферти – он не пропускал ни одной юбки, женщины сходили с ума по нему, страдали из-за него. «Как будто он мог заинтересоваться подростком!» - размышляла Мишель, ворочаясь в кровати. Каким ребенком она была! Глупым, испорченным, напуганным ребенком. Потому что Рафферти пугал ее даже при том, что практически никогда не обращал на Мишель внимания. Скорее всего, Мишель пугала собственная реакция. Джону было тогда двадцать шесть: взрослый мужчина, который смог превратить небольшое ранчо в процветающую империю, только силой и упорством, годами каторжного труда. Первый раз, она увидела Рафферти, когда он разговаривал с ее отцом. Даже спустя столько лет Мишель помнила свои ощущения: внезапно ей стало трудно дышать, словно она получила сильный пинок в живот. Лэнгли и Джон стояли возле лошади Рафферти, одна рука Джона лежала на седле, другая упиралась в мускулистое бедро. Шесть футов и три дюйма подавляющей властности, твердых мускулов и силы, доминировали даже над крупной лошадью. Мишель уже была наслышана о нем: мужчины, посмеиваясь, называли его «Гвоздь», и в их голосе против воли проскальзывало восхищение, женщины называли его так же, но всегда взволнованным, дрожащим голосом. Если женщина появлялась с ним однажды, это еще могло сойти за «дружбу», но появись она второй раз рядом с Рафферти, все знали – она спит с ним.
В то время, Мишель даже не задумывалась о том, что его репутация может быть преувеличена. Теперь, будучи старше и опытнее, она все еще верила всем сплетням о нем. Что-то такое было во взгляде Рафферти, которым он смотрел на женщину, и это заставляло верить всему, что говорили о нем. Но даже его репутация не подготовила Мишель к встрече с Джоном, к силе и энергии, которая исходила от него. В некоторых людях жизненная энергия была более сильной, яркой, и Джон Рафферти был одним из таких. Он был темным огнем, доминируя над окружающими его людьми.