Сердцеед
Шрифт:
– Я не выдержу, если ты любишь кого-то другого, милая. Я просто не смогу. Поклянись мне, что ты одна.
– Клянусь. – Отчаяние нахлынуло на нее. – Я совершенно одна, клянусь!
– Я люблю тебя, - прошептал Роджер и повесил трубку.
Мишель понеслась в ванную, где ее рвало, пока она полностью не опустошила свой желудок, мускулы которого начали болеть от рвотных судорог. Больше ей этого не выдержать. Нужно поменять номер телефона и не включать его в справочник. Прислонившись к раковине, она обтерла лицо влажным полотенцем и уставилась на свое бледное отображение в зеркале. У нее не было денег, чтобы заплатить за смену номера и не включение его в справочник. Слабый смешок сорвался с её дрожащих губ. Если все пойдет так и далее, телефонная компания скоро отключит ее телефон, так как она не может оплачивать счет. Это, конечно, устранит проблему. Роджер не сможет позвонить, если у нее не будет телефона. Возможно, в разорении есть свои плюсы. Мишель не знала, что будет делать, если Роджер прилетит сюда собственной персоной, чтобы забрать ее обратно в Филадельфию, где, как он считает, «ее место». Если она и должна, где-нибудь быть, то, несомненно, здесь, так как здесь был Джон. Возможно, она не может сходить на концерт симфонического оркестра, не может поехать кататься на лыжах в Швейцарию или сделать покупки в Париже. Сейчас это не имело ни малейшего значения, как не значило ничего и тогда. Все это было приятно, но незначительно. Важно было оплатить счета. Важно было заботиться о скоте. Роджер был способен на все. Часть его была такой воспитанной, что трудно было поверить в его жестокость. Люди, которые знали его всю жизнь, думали, что он был одним из лучших людей на земле. И он мог быть таким, но существовала и другая его часть, пылавшая безумным ревнивым гневом. Если он прилетит сюда, если она вновь увидит его… если он хоть слегка прикоснется к ней… она знала, что не справится с этим.
Последний раз был самым ужасным.
Его родители были в Европе. Роджер вместо них принял приглашение на званый обед, где было несколько его компаньонов по бизнесу и клиентов. Мишель была очень осторожной в течение всего вечера, следя за тем, чтобы не сказать или не сделать чего-то, что могло быть расценено, как флирт, но этого оказалось недостаточно. По пути домой Роджер начал хорошо знакомый допрос:
Она слишком много улыбалась мистеру такому-то: предложил ли он ей «продолжить» вечер? Предложил, не так ли? Почему она просто не признает это? Он видел взгляды, которыми они обменивались.
Когда они подъехали к дому, Мишель собралась с силами, чтобы бежать в случаи необходимости, но Роджер погрузился размышления в рабочем кабинете. Она отправилась спать, такая измученная от смеси напряжения и облегчения, что практически сразу уснула.
Внезапно вспыхнул свет, и она увидела Роджера. Его лицо было перекошено от ярости, когда он кричал на нее. Напуганная, оглушенная тем, что ее вырвали из крепкого сна, Мишель сопротивлялась, когда он наполовину стянул ее с постели, и начал разрывать ее ночную сорочку, но была беспомощной против него. Он содрал сорочку и начал хлестать Мишель ремнем, пряжка врезалась в ее плоть снова и снова. Когда он прекратил, тело Мишель было покрыто саднящими следами от ремня и множеством небольших, кровоточащих порезов от пряжки. Она так сильно кричала, что теперь не могла выдавить из себя ни звука. Ее глаза были почти полностью закрыты, так как опухли от слез. Она до сих пор помнила тишину, когда он стоял там возле кровати, тяжело дыша и смотря на нее. Затем он упал на колени, спрятав свое лицо в ее спутанных волосах.
– Я так сильно тебя люблю, - сказал он.
Той ночью, пока Роджер спал, она выползла из дома и, поймав такси, поехала в отделение экстренной медицинской помощи. Прошло два года, но небольшие белые шрамы были до сих пор видны на ее спине, ягодицах и верхней части бедер. Со временем они поблекнут, станут почти незаметными, но шрамы, что остались в ее душе от ужаса той ночи, не исчезнут никогда. У всех демонов, которые пугали ее, было лицо Роджера.
Но сейчас Мишель не могла убежать от него. Ей больше некуда идти, нет места, где она хотела бы находиться. Сейчас она юридически свободна от него, и Роджер не может заставить ее вернуться. По закону она может запретить ему звонить. Он беспокоит ее. Она может получить судебный ордер, который запретит ему контактировать с ней любым способом. Но она не будет, пока он не заставит ее сделать это. Мишель открыла глаза и снова пристально посмотрела на себя. Увы, все не так просто. В больнице адвокат даже говорил об этом с ней. Мишель не хотела, чтобы кто-то знал, как ее муж плохо обращался с ней. Все это казалось ей настолько унизительным, словно являлось ее виной. Она не хотела, чтобы люди жалели или обсуждали ее и, особенно не желала, чтобы об этом знал Джон. Это было слишком противно, и Мишель чувствовала отчаянный стыд при мысли, что Джон может узнать всю правду о ее замужестве. Внезапно Мишель почувствовала, как стены надвигаются на нее, дышать становилось все тяжелее. Она должна выйти наружу и чем-то заняться, иначе начнет плакать, а ей этого не хотелось. Если она сейчас заплачет, то потом не сможет остановиться. Мишель села в старый грузовик и поехала вдоль пастбищ, осматривая новые секции изгороди, которые поставили люди Джона. Они закончили здесь и вернулись к своей повседневной работе. Завтра они оседлают лошадей и перегонят стадо на это пастбище с его высокими и густыми зарослями травы. Скот сможет питаться, не уходя далеко, и наберет вес. Когда она была снова возле дома, то заметила, насколько высоко выросли трава и сорняки во дворе. Все настолько заросло, что ей следует пригнать стадо щипать траву во двор, а не на пастбище. Работа во дворе за считанные секунды перевесила все остальное, что нужно было сделать, но сейчас, благодаря Джону, у нее было и время, и силы этим заняться. Мишель достала газонокосилку и толкала ее вверх и вниз по двору, изо всех сил стараясь пробиться сквозь высокую траву. Небольшие зеленые кучки быстро увеличивались. Покончив с этим, Мишель взяла с кухни нож и срубила сорняки, которые выросли возле дома. Физический труд подействовал, как успокаивающее средство, притупив острые края страха и отогнав печальные воспоминания. У нее нет причин бояться. Роджер не собирается ничего делать.
Но, отправляясь спать, Мишель подсознательно дрожала от страха, размышляя, будет ли только дремать ночью, просыпаясь каждые пару минут. Ее сердце колотилось от страха, когда она ждала своего особого демона, который, крича, выскочит из темноты и стащит ее с кровати. Она не хотела позволять Роджеру иметь такую власть над ней, но воспоминания той ночи до сих пор мучили ее. Когда-нибудь она освободится от них. Она поклялась сделать это. Она пообещала это себе. Когда Мишель наконец-то, неохотно поднявшись по лестнице наверх, остановилась возле изящной и женственной комнаты, на нее нахлынули воспоминания, которые заставили ее дрожать. Она не ожидала такой реакции. Она думала о Роджере, но в ее спальне царили воспоминания о прошлой ночи с Джоном. Роджер никогда не был здесь. Джон, растянувшись, спал в этой постели. Джон принимал душ в этой ванне. Комната была наполнена его присутствием. Она лежала под ним в этой кровати, извиваясь и сжимаясь от жгучего удовольствия, не могла думать ни о чем другом. Она вспомнила его напряженный, дикий взгляд, нежность рук, когда он сдерживал свою силу, которая легко могла оставить синяк на ее нежной коже. Ее тело затрепетало при воспоминании о том, как и где он прикасался к ней. Потом Мишель осознала, что Джон подарил ей больше, чем просто удовольствие. Она не чувствовала страха к мужчинам, но на каком-то глубоком уровне ее подсознания она все еще боялась. После двух лет развода, она не избегала мужчин, но старалась не подпускать их близко. Она смеялась вместе с ними, каталась на лыжах и плавала – поскольку это была групповая активность, но никогда не оставалась наедине с мужчиной. Но главное, она смогла оставить прошлое позади себя и не винить всех мужчин за то, что сделал один из них. Она не обвиняла мужчин, но опасалась их силы. Хотя Мишель никогда не впадала в панику, когда мужчина случайно прикасался к ней, ей это не нравилось и всегда заставляло отступать в сторону. Возможно, так было бы и с Джоном, если бы ее длительная одержимость им не заставила принять его прикосновение. Как ребенок, который хочет получить луну, она очень долго жаждала его и, в конце концов, ее голод победил инстинктивное отвращение. Джон оказался нежным, заботливым и щедрым, ему нравилось дарить наслаждение. В будущем его страсть может стать грубой, но физическое доверие, которое было заложено в течение этой ночи, не разобьется никогда. Сегодня сон Мишель ни разу не был потревожен кошмарами о Роджере. Потому что даже во сне она чувствовала руки Джона, обнимающие ее.
Глава 6
Мишель думала, что Джон приедет со своими людьми на следующее утро, чтобы отогнать скот на восточное пастбище, и огорчилась, не обнаружив его среди них. Впрочем, энтузиазм перевесил разочарование, когда она выбежала навстречу рабочим. Ей никогда не приходилось видеть настоящий отгон скота. В шортах, воодушевленная, как ребенок, Мишель остановилась перед всадниками с раскрасневшимся лицом.
– Я хочу помочь, - сказала она, и глаза ее сверкали под утренним солнцем. Передышка после тяжелой физической работы позволила ей ощутить бодрость. Мишель даже не подозревала, насколько уставшей была, пока не отдохнула, но сейчас ее уже переполняла энергия.
Нэв Лютер, худощавый и немногословный управляющий Джона, посмотрел на нее с выражением ужаса на загорелом лице. Хозяин дал четкое указание: Мишель не должна работать ни под каким предлогом. Было очень странно слышать такое от Джона - Нэв не помнил случая, чтобы босс поощрял безделье. Но приказ есть приказ, а приказы босса не обсуждаются.
Нэв знал, что будут неприятности, если он не сделает то, что велено, но дело было не только в этом: он как-то не представлял прелестную Мишель Кэбот за тяжелой работой на ранчо. Нэв прочистил горло. Ему не хотелось стать причиной того, что сияющая улыбка погаснет на симпатичном личике Мишель, но более всего он не желал проблем с Рафферти.
Вдруг ему в голову пришла идея, и он, оглядевшись, произнес:
– А лошадь у вас есть?
Нэв прекрасно знал, что лошади нет, и ему казалось, что этo ее остановит. Веселое лицо Мишель на мгновение нахмурилось, но потом просияло вновь.
– Я поведу грузовик, - сказала она, побежав к сараю. Ошеломленный управляющий посмотрел ей вслед под аккомпанемент комментариев, которые отпускали его люди.
И что теперь? Он не смог отговорить ее садиться в грузовик, не смог приказать оставаться дома. Вообще-то, Мишель вряд ли подчинилась бы приказам, и потом, он был убежден, что хозяин неравнодушен к ней. Нэв работал с животными и привык рассматривать свои проблемы с точки зрения животных. Ни один жеребец не потерпит другого рядом со своей кобылой, а инстинкт собственника в большой мере присущ и людям. Так что он совсем не собирался вытаскивать Мишель из грузовика силой. Нэв был уверен, что рукоприкладство рассердит Рафферти еще больше. Если выбирать, то лучше пусть Джон рассердится из-за невыполнения приказа, чем разъярится из-за того, что кто-то прикасался к его женщине. Тем более что это могло расстроить Мишель или, не дай Бог, повергло бы ее в слезы.
Последний довод стал решающим. Как и большинство мужчин, не привыкших иметь дело с женщинами, Нэв терялся перед женскими слезами. Рафферти может отправляться к черту! Пока ответственный здесь он, Мишель может делать все, что захочет.
***
Теперь, когда всю работу, ранее лежавшую на ее плечах, выполняла целая команда, Мишель смотрела на все вокруг по-другому. Она наслаждалась солнечными лучами, с удовольствием наблюдала за коровами, которые протестующе мычали, не желая передвигаться, смотрела на отлаженную работу ковбоев и лошадей. Мишель колесила по пастбищу на старом грузовике, который был не очень пригоден для того, чтобы пригонять отбившихся, но зато позволял вести стадо в заданном направлении. Единственной проблемой и для водителя, и для наездников была нескончаемая пыль.