Сердцеед
Шрифт:
Что он скажет, если она признается? Мишель закрыла глаза, сердце забилось сильнее от одной мысли об этом. Джон имеет право знать. Она хотела, чтобы он знал. Она хотела разделить с ним каждый день своей беременности. Но что, если он сделает какую-нибудь глупость, узнав, что Роджер угрожал не только ей, но и ребенку?
Она заставила себя мыслить трезво. В больнице они были в безопасности, здесь они выигрывали время. Джон не покинет больницы, зная, что здесь они защищены. Мишель подозревала, что это была единственная причина, по которой Джон согласился поехать. Он давал Фелпсу время
Но что, если Фелпс не найдет Роджера к тому времени, как Джон выпишется из больницы? И вообще, какие у них есть улики против него? У Роджера было время отремонтировать любое повреждение на «Шевроле», да и никто не видел, как он стрелял в Джона. Он не угрожал ей своими телефонными звонками. Да это и не нужно было: она знала его, и этого было достаточно.
Она просто не в состоянии больше скрываться. Она убегала эмоционально гораздо дольше, чем физически, гораздо дольше двух лет. Джон оживил ее своей пылкостью, страстью, заставил вылезти из скорлупы. Она не могла оставить его, тем более сейчас, когда носила под сердцем его ребенка. Ей нужно встретиться с Роджером, со всеми своими старыми кошмарами и победить их, иначе она никогда не избавится от сковывающего страха. Она сможет победить Роджера, сделать то, что всегда боялась сделать. Она сможет победить его ради Джона, ради их ребенка и, черт возьми, ради себя самой.
В конце концов, Мишель вернулась в палату и стала ждать, когда привезут Джона. Через полчаса его ввезли в палату и очень аккуратно переложили на кровать. Когда за санитарами закрылась дверь, Джон сказал сквозь стиснутые зубы:
– Если еще кто-нибудь войдет в эту дверь, чтобы что-нибудь со мной сделать, я выброшу его в окно.
Осторожно он лег поудобнее на подушку, затем нажал на кнопку, поднимающую изголовье кровати.
Мишель не обратила внимания на его плохое настроение.
– Тебя уже осмотрел специалист?
– Целых три. Иди сюда.
Невозможно было неправильно истолковать этот требовательный тон и блеск правого глаза, когда он взглянул на нее. Джон протянул к ней руку:
– Иди сюда, - повторил он.
– Джон Патрик Рафферти, ты сейчас не в форме, чтобы…
– Разве?
– Тебе нельзя делать резких движений, - сказала Мишель, не глядя на него.
– А я и не собираюсь делать резких движений. Я всего лишь хочу тебя поцеловать,- Джон улыбнулся ей медленной, колдовской улыбкой, несмотря на опухшее лицо.
– Хотя дух и желает, но тело устало до чертиков.
Мишель наклонилась, чтобы поцеловать его, нежно проводя губами по его губам. Когда она попыталась оторвать от него голову, Джон запустил пальцы в ее волосы, притягивая ее голову ближе к себе, его рот крепко прижался к ее рту, а язык совершал сладкие набеги, лаская ее язык. Джон с наслаждением вздохнул и отпустил Мишель, затем обхватил ее за бедра и усадил рядом с собой.
– Чем ты занималась, пока я лежал в холодных кабинетах, и меня тыкали, кололи, просвечивали рентгеном и снова кололи?
– О, я прекрасно провела время. Ты даже представить себе не сможешь, какое это искусство - драить полы, пока не увидишь, как это делает профессионал. Здесь также имеется четырехзвездочное
– Мишель улыбнулась, думая, что он никогда не осознает смысл ее последней фразы.
Джон тоже улыбнулся, думая, что когда-то обвинял ее в испорченности. Теперь он знал Мишель лучше, поскольку делал все возможное, чтобы побаловать ее, но оказалось, что она может быть довольна и самым минимумом из того, что он мог дать в любой момент, когда бы она ни попросила. Она не просила икры и была не против водить свой старенький грузовик вместо «Порше». Ей нравился шелк, у нее была красивая одежда, но она без проблем носила и хлопковую рубашку и джинсы. Не так-то просто было избаловать женщину, которая была довольна тем, что имеет.
– Скажи, чтобы тебе сюда принесли кровать,- приказал Джон.
– Или ты хочешь спать здесь со мной?
– Думаю, медсестры этого не позволят.
– Эта дверь закрывается на замок?
– Нет. Тебе не повезло,- засмеялась Мишель.
Его рука обвилась вокруг ее бедер медленным, интимным движением любовника.
– Нам нужно поговорить. Как ты отнесешься к тому, что я потеряю глаз?
До этого момента Мишель не осознавала, что Джон может потерять не только зрение, но и глаз. Потрясенная, она втянула в себя воздух и потянулась к его руке. Он все также внимательно смотрел на ее, и она медленно расслабилась, понимая, что же для нее важно.
– Меня волнуешь только ты. Но вообще-то, даже если ты будешь с одним глазом, абсолютно слепой, хромой, что угодно, я все равно буду тебя любить.
Вот. Она сказала это. Она не собиралась говорить этого, но слова сорвались с губ так естественно, что даже если бы она могла забрать их обратно, то не стала бы.
В его правом глазу загорелся черный огонь. Ни у кого она не видела таких темных, черных как ночь, глаз, какие были у Джона. Они пленили ее с первой их встречи. Мишель взглянула на него со слабой улыбкой, немного волнуясь в ожидании того, что он скажет.
– Скажи это еще раз.
Она не пыталась притвориться, что не понимает, о чем он говорит, но все же ей пришлось еще раз глубоко вдохнуть. Сердце сильно билось в груди.
– Я люблю тебя. Я говорю это не для того, чтобы обязать тебя к чему-либо. Это всего лишь то, что я чувствую, и я не жду от тебя…
Джон прижал палец к ее губам:
– Черт, тебе давно пора было это сказать.
Глава 12
– Вам очень повезло, мистер Рафферти, - сказал доктор Норрис, глядя поверх очков. – Похоже на то, что ваша скуловая кость приняла на себя большую часть удара. Она, конечно, сломана, но орбитальная кость не повреждена. И, судя по всему, сам глаз не тронут, как нет и ни малейшей потери зрения. Другими словами, у вас всего лишь чудовищный «фонарь» под глазом.
Мишель глубоко вздохнула от облегчения, сжимая руку Джона. Он подмигнул ей правым глазом, затем протянул:
– Так я провел четыре дня в больнице из-за подбитого глаза?