Сердцу не прикажешь
Шрифт:
– У тебя же есть инфа на неё? – гипнотизирует Баран.
– Перепроверяем. К вечеру будет. Пока снова рыщем в её квартире, другие базу вскрывают.
– А если она его сестра? – будто кожу заживо срывает.
– Нет! – хриплю надрывно. – Она моя, ясно!!! Она чистая, невинная! Ни капли яда, понял! Не суй эту чернь в неё!!
– Не будь так уверен, пока всё не выяснишь… - от плескающейся в его взгляде жалости, я сгребаю руками все провода, которые на меня нацепили и дёргаю так, что аппаратура летит на пол.
Окатывает
А она вся медовая, карамельная. Задыхается при виде любой гадости. С ней тепло рядом, солнечно.
За дебила меня что ли держат?
– Богдан Дмитриевич! – появляется на пороге запыхавшийся Коля. – Тебе стоит это увидеть!
– Что опять? – в животе затягивается тугой узел, чувствую, что известие мне не понравится.
Коля протягивает мне планшет с открытой вкладкой главного городского новостного канала и нажимает плэй на эфирном ролике.
Перед глазами сменяются кадры какой-то больницы, внизу красной строкой бежит сообщение о зверском убийстве, берут интервью у очевидцев происшествия, звучит перевод с английского.
Не сразу соображаю, к чему мне американские новости, пока не звучит знакомая фамилия.
«Евгений Дронов был уважаемым человеком в нашем городе…» - плачет на камеру знакомая женщина. А не заместителем ли его была?
Зависаю, глядя на мелькающие фотографии испачканной кровью палаты.
«Камера засекла двух мужчин, сначала они с лёгкостью разделались с охраной мистера Дронова, затем беспрепятственно вошли в палату и нанесли ему больше десяти ножевых ударов в область груди и шеи…»
На экране медленно увеличивается стоп-кадр с записи камер, качество изображения оставляет желать лучшего, но и этого мне достаточно, чтобы узнать в одном из преступников шестёрку Кузнеца.
– Всё ещё сомневаешься? – сквозь вату в ушах слышу поблизости голос Баранова, когда успел подойти? – Теперь ты понимаешь, что дело серьёзное? Он отомстил за сестру.
Наконец-то вижу свою малыху. Помятую немного, заспанную, но уже спокойную. Приступ прошёл, взгляд прояснился, дышит ровно, больше не дрожит. Меня всегда пугает, когда она даже крикнуть не может, абсолютно беззащитна. А сейчас раздышалась. Сон помог.
Правда топчется неуверенно, хмурится.
– Как себя чувствуешь? – в приглашающем жесте тяну к ней руку.
Девочка сводит брови, закрывает дверь на замок, отрезая нас от чужих глаз, и только после этого идёт ко мне.
Вкладывает в мою ладонь свои тёплые пальчики, забирается на мою кровать и
Молчаливая. Нежная. Хрупкая как бабочка. Её можно убить всего лишь одним движением. Как её можно вообще связать с той нечистью, что не умеет ценить, если сам только и думаешь, как бы не потерять, не разбить. Ведь я камень. Я могу лишь закрывать её от яркого обжигающего света и нескончаемых пробивающих волн. Мешать другой силе захватить её.
– Ты мне расскажешь, что происходит? – тихий голосок из-под моей руки. – У вас какие-то бандитские разборки? Вы делите власть? Территорию? Деньги?
Тебя.
– Да, делим. – нервно постукиваю пальцами по её позвонкам. – Временные трудности.
– И сколько ещё психов будет на меня нападать? Сколько раз буду видеть дуло пистолета? – эмоциональный голос звучит вразнос с её состоянием. Крылышки сложила, а сама жужжит.
– Больше никто не будет. Ты дома. – инстинктивно подтягиваю её к себе впритык, притискиваю, чтобы себя кислородом насытить, но мысленно распадаюсь на части, когда весь корпус опоясывает пульсирующая боль.
– Мне страшно, когда ты такой… будто защита сломана. – её голос дребезжит.
– Я не сломан. – дыхание спирает, неужели я выгляжу таким слабым?
– Так будет всегда? – сдавленно сглатывает. – Немного счастья, потом ты исчезаешь, возвращаешься еле живой, меня как собаку в отдельную будку, ты решаешь временные трудности, а я в полном безведении жду конца?
– Я тебе продлю счастье. Обещаю. – улыбаюсь, втягиваю с её макушки запах, он тёплым успокаивающим маслом расплывается в груди, исцеляет раны.
– А ты когда-нибудь был счастлив? – простой вопрос, а я не могу определиться с чувствами.
– Был. – глухо.
Когда отец с матерью мне маленькому пломбир в парке покупали. Когда Арсен из приюта вытащил. Когда первый бой выиграл. Когда Арсен меня в институт распределил, надоумил учиться. Когда тебя, малыха, своей сделал, а утром ты сама обняла…
– В детстве? – голову запрокидывает, доверчиво смотрит, а я… целую её в кончик носа и переворачиваю разговор под свои запросы, мой интерес сейчас куда важнее её.
– Плохо помню. – отнекиваюсь, хотя мысли на языке скапливаются. Я бы рассказал. – А ты своё помнишь?
– Конечно!
В голове мгновенно возникает полное досье на Кузнецова. Вот сейчас и сверим.
– Что случилось с твоими родителями? – не хочу делать ей больно, ковыряя старые раны, не хочу выдирать прошлое с кровью и мясом, но мы бы всё равно пришли к этому разговору. То была лишь отсрочка, чтобы перестать быть гонимым. Малыха раскрылась и теперь я хочу знать о ней всё. Там, где надо, помогу вытянуть, а где заблокировать, сам лично зажму ладонями.