Сердитый бригадир
Шрифт:
На большой перемене я из учительской позвонила в райком партии. Секретарь уехал в колхоз, я попросила передать, что завтра хотела бы попасть к нему на приём. Как раз в это время в учительскую вошёл директор. Я не сразу увидела его, но почувствовала, что кто-то тяжело смотрит в мой затылок.
Когда я повесила трубку и обернулась, он сказал:
— Попрошу вас зайти ко мне.
Он разговаривал со мной в своём кабинете стоя.
— Думаю, Клавдия Петровна, — сказал директор, — что нам трудно будет сработаться…
Я
— Мне пришлось, к сожалению, через голову комсомольской организации, погасить возмутительное безобразие в шестой группе. Я проделал ту воспитательную работу, которую обязаны были сделать вы. Нашему училищу нужен опытный комсорг, делающий своё дело с огоньком, с живинкой, настоящий вожак молодёжи. Если вы не приложите достаточных усилий…
— А как насчёт трактора? — спросила я.
Директор бешено посмотрел на меня.
— Это для нас не проблема, — сказал он. — Сегодня вечером его отгружают в адрес училища.
Лена и семинаристы
Лена Синицина жила на улице Конных уланов.
Это была единственная улица в курортном посёлке Воршан. Здесь, в самом центре, стоял высокий костёл с острой крышей и пикообразной колокольней. К южной стене костёла прислонилась двухэтажная гостиница, в которой и жила Лена со своей матерью, Марией Петровной Синициной.
По улице Конных уланов ходили босые крестьяне в рваных соломенных шляпах и пешие курортники, съехавшиеся в Воршан лечить больные желудки.
Густой овражистый лес подступал к самой улице. В лесу были разбросаны здания санаториев. На их стенах ещё красовались старые названия, написанные латинскими буквами.
Два раза в день — идя в школу и возвращаясь домой — Лена громким шёпотом читала эти причудливые слова:
— «Стефания», «Лодзианка», «Мулен-Руж»…
Слова были непонятные, они казались Лене не только иностранными, но словно взятыми из другого мира, из другой жизни.
Многое из того, что обступило здесь Лену, представлялось ей удивительным. Идя по улице, она порой даже вздрагивала от неожиданности, когда, обращаясь друг к другу, прохожие говорили:
— Пан!.. Панна!..
Для Лены слово «пан» — «господин» — было одним из самых оскорбительных и унизительных слов. Да и, по правде сказать, ей было смешно и горько видеть, как два оборванных человека важно величают себя «господами».
На ближайшей к улице Конных уланов опушке леса, среди невысоких гипсовых колонн, соединённых аркой, стояли на подставке два сверкающих металлических цилиндра с кранами. Они были накрыты выпуклым стеклянным колпаком и походили на модель двухтрубного парохода, которую когда-то Лена видела во Дворце пионеров.
Из этих цилиндров через краны текла минеральная вода.
На каменной арке высечено было название всего этого сооружения: «Зродло матки бозки».
Лена знала, что три эти польских слова в переводе на русский язык обозначают: « Источник божьей матери».
По утрам у кранов толпились курортники; вместе с ними приходили к источнику ксёндз и два семинариста. Худощавый, желтощёкий ксёндз лечил водой желудок, а румяные семинаристы пили горькую щелочную воду с религиозной целью.
Все трое, так же как и Лена, жили в гостинице при костёле.
Под островерхой крышей ютились голуби. Когда громко звонил колокол, они стремительно вылетали на простор и возмущённо кружились над костёлом до тех пор, покуда он не умолкал.
В гостинице было десять комнат. В далёкие времена, когда всё местечко Воршан вместе с его домами и землями принадлежало богатому графу, пану Студзинскому, гостиница была построена им для приезжих коммерсантов. Граф, вероятно, считал, что купцам будет приятно после удачной сделки срочно замаливать свои торгашеские плутни тут же рядом со своим домом.
Но коммерсантов не очень тянуло в местечко Воршан и раньше, до установления советской власти, а осенью тысяча девятьсот сорокового года в гостинице жили советские служащие и, кроме них, ксёндз и два семинариста.
Семинаристам было по девятнадцать лет, они были сиротами и попали в духовную семинарию из приюта. Семинария в тот год временно была закрыта, однако старательный ксёндз продолжал учить молодых людей богословию на дому.
Мария Петровна Синицина, которую судьба занесла в Воршан с далёкого Урала, служила в местечке при поселковой больнице медсестрой. Отец Лены погиб в этих местах, освобождая с Красной Армией Западную Украину.
Чаще, нежели остальные жильцы гостиницы, Мария Петровна встречалась с семинаристами: они ежедневно виделись на кухне.
Над большой белой кухонной плитой юноши повесили чёрное распятие и раз в неделю украшали его цветами. Пар из кастрюль и сковородок поднимался к обнажённому спасителю, как будто борщ, молоко и котлеты приносились ему в жертву.
Семинаристы выходили в кухню в чёрных суконных штанах казённого образца, в белых рубахах с крахмальной грудью, наглухо застёгнутых под самым кадыком, и в чёрных подтяжках.
Когда Мария Петровна увидела их в первый раз, они стояли молча возле кухонного стола и приготовляли обед. Один из них размешивал муку, а другой подливал в неё воду и бережно из бумажного фунтика сыпал сахар.
— Здравствуйте, — сказала Мария Петровна.
— Здравствуйте, — ответили семинаристы.
— Здесь духовка хорошая?
— Хорошая, — сказали семинаристы.
Они отвечали тихим хором.
— Надо будет пироги спечь, — сказала Мария Петровна. — А вы что, тесто делаете?