Серебристая бухта
Шрифт:
И когда она рассказала, я обняла ее и крепко прижала к груди. Я смотрела в пустоту, а Лиза, преодолев путь длиной в двенадцать тысяч миль и спустя несколько сотен часов, наконец заплакала.
Был уже одиннадцатый час, когда мы услышали о выбросившемся на берег детеныше кита. Еще днем Йоши передала мне по радио, что они с Лансом видели самку, которая беспокойно плавала у входа в бухту. Они подошли довольно близко, но так и не смогли понять, что с ней такое: у нее не было явных признаков болезни и обрывков сетей, которые могли бы ее порезать, они тоже не увидели. Самка плавала
– Это тот самый, которого мы видели, – сказала Лиза и повесила трубку. – Я уверена.
Мы сидели в кухне. Вечер был холодный, и Майк ушел в холл, чтобы почитать газету у камина.
– Я могу чем-то помочь? – спросил он, когда увидел, как мы в главном коридоре натягиваем куртки и ботинки.
– Останьтесь, пожалуйста, здесь, чтобы Ханна не была одна, ладно? И если она проснется, не говорите ей, что произошло.
Меня удивило, что Лиза решила попросить его об этом, после приезда она ни разу не высказывала желания нанять для Ханны няньку. Но у нас было мало времени, и я подумала, что Лиза, как и я, решила, что Майк неопасен.
– Вряд ли мы скоро вернемся, – сказала я и похлопала Майка по плечу. – Так что не ждите нас. И ни в коем случае не выпускайте Милли. Малышу там и так не сладко, не хватало еще, чтобы вокруг него носилась собака.
Майк смотрел, как мы с Лизой забираемся в грузовик. Я чувствовала, что ему хотелось поехать с нами, чтобы как-то помочь. Все время, пока мы ехали по прибрежной дороге, я видела в зеркало заднего вида его силуэт в освещенном дверном проеме.
Трудно представить более душераздирающую картину, чем выбросившийся на берег детеныш кита. Я, слава богу, за все свои семьдесят с лишним лет только дважды видела такое. Малыш лежал на песке. Он был метра два в длину. Такой нездешний, беззащитный и в то же время странным образом близкий. Море тянулось к нему, будто пыталось зазвать обратно, домой. Ему было всего несколько месяцев.
Грэг пытался сделать хоть что-то, чтобы малыш не погружался глубже в песок.
– Я сообщил властям, – сказал он.
В наше время запрещено предпринимать попытки вернуть кита в море без помощи представителей власти: если кит болен, перемещая его, вы можете только навредить. А если какие-нибудь доброжелатели развернут выбросившегося кита к морю, он может послать сигнал всей стае, и тогда на следующий день киты из сострадания к своему собрату тоже начнут выбрасываться на берег.
– Возможно, малыш болен, – сказал Грэг, он вставал на колени возле детеныша, и джинсы у него намокли. – Очень слабый, ему еще нужно молоко, без мамы он долго не протянет. Я так думаю, он здесь уже несколько часов.
Малыш лежал на боку носом к берегу, глаза его были полузакрыты, он словно созерцал свои мучения, такой несчастный и такой неприспособленный к тому месту, где оказался.
– Он выбросился не из-за того, что болен. Это все чертовы лодки, – сквозь зубы прошипела Лиза и, схватив ведро, пошла к морю за водой. – Из-за громкой музыки они теряют ориентацию. У малышей нет ни одного шанса.
Вдоль нашей прибрежной дороги фонарей не было. Мы втроем работали в
– Не сдавайся, малыш, – шепотом просила Лиза, опустившись возле китенка на колени, и гладила его по голове. – Держись, скоро тебе привезут носилки. Твоя мама рядом, она ждет тебя.
Мы были уверены, что так оно и есть. Примерно каждые полчаса где-то вдалеке раздавался всплеск, его эхом отражали заросшие соснами холмы. Скорее всего, это мать малыша пыталась определить, как близко она может подойти к берегу. Больно было это слышать. Мы цепочкой ходили к воде, и я пыталась как-то отвлечься от звуков, которые посылала потерявшая своего малыша мать. Я боялась, что она от отчаяния тоже может выброситься на берег.
Грэг трижды звонил по своему мобильному, а я один раз выезжала на шоссе, чтобы поднять спасателей, но люди из Национальных парков и рейнджеры из Службы охраны дикой природы добрались к нам только после полуночи. Видимо, связь была нарушена, им сообщили не те координаты, а кто-то уехал с единственными специальными носилками.
Лиза даже слушать не стала их объяснения.
– Надо перенести его в воду, – сказала она. – Быстрее. Мы знаем, что его мать еще ждет его там.
– Попробуем спустить его на воду.
Кряхтя от тяжести, они пошли к мелководью и, не обращая внимания на холод, встали в воде. Я осталась на берегу и наблюдала за их действиями. Кто-то предложил загрузить малыша на лодку и переправить его ближе к матери. Но человек из Национальных парков высказал неуверенность в том, что малыш вообще удержится на воде, не говоря уже о том, чтобы плыть. И все боялись, что появление лодки спугнет мать и она покинет залив.
– Если у нас получится его стабилизировать, – пробормотал кто-то из спасателей, – мы сможем переправить его дальше в залив…
Они стали тихонько его раскачивать, чтобы он привык к балансу воды, который успел потерять, пока был на берегу. Прошел час или около того, и они зашли глубже. Теперь Лиз и Грэг без всяких гидрокостюмов стояли по грудь в воде. Лиза стучала зубами, да и я замерзла.
Но малыш не двигался.
– Так, хорошо, не будем его подгонять, – сказал один из спасателей, когда им стало ясно, что малыш не поплывет. – Постоим здесь еще, подержим его, пока он не сориентируется. Может, ему нужно еще время.
Даже наполовину погруженный в воду детеныш кита был жутко тяжелым. Мы с Йоши сидели на берегу и смотрели, как они четверо там стоят. Я видела напряженные от тяжести худенькие плечи Лизы и слышала, как она шепотом подбадривает малыша, пытается уговорить его поплыть обратно к маме.
Ближе к двум ночи всем стало ясно, что дела у малыша плохи: он совсем обессилел, дыхание у него было прерывистое и он все чаще закрывал глаза. Я подумала, что он мог заболеть еще до того, как все это случилось. Возможно, и его мама чувствовала это, но просто не могла отпустить его от себя.