Серебро и свинец
Шрифт:
Сошников шумно сглотнул и с завистью покосился на скользящего рядом Студента – вообще-то его звали Алексей Окан, но почти исключительно «Студент», иногда только «Алекс». Вот уж кого явно не мучают подобные мысли. Струится себе промеж деревьев, ловко придерживая рукой АКМС с черным набалдашником глушителя, и как-то у него это так здорово получается. Аристократ, одним словом, даром что их всех седьмой десяток как повырезали. А вот гляди ж таки – не получилось всю породу под корень извести. Небось трахались баре в прежние времена направо и налево, вот и всплывает…
Сошников вспомнил, как Студент вот с таким же спокойно-отрешенным видом, почти без замаха, метнул малую саперную лопатку и она, со свистом разрезав воздух, врубилась в мишенный щит аккурат посреди головы, под срез каски. И это с первого раза! У всех челюсти поотвисали, даже прапор-инструктор, кашлянув, наставительно сказал: «Во, глядите, салаги. Брошенный умелой рукой дятел летит на двадцать пять метров, после чего втыкается!»
И про баб он точно не думает! Эти городские – Сошников успел поглядеть на них в редкие увольнительные – сплошь кожа да кости, такую тиснешь слегка, а она как завизжит благим матом. Куда им всем до моей Анюты!
Алексей Окан действительно не думал в этот момент о женщинах. Он вообще о них думал достаточно редко. Еще в седьмом классе составив для себя примерные требования к будущей избраннице – той самой, единственной и неповторимой! – он уже тогда понял, что искать ему придется ох как до-олго. Ну и что, как говорится: «Дорогу осилит идущий», было бы терпение, а уж чего-чего, а терпения Алексу было не занимать. А пока можно заняться чем-нибудь более достижимым – третьим иностранным, например, желательно – восточным.
Одноклассницы, наверное, чувствовали эту незримую стену, которой он отгородился – впрочем, не только от них, он всегда был по натуре одиноким волком. Вроде бы нормальный парень, комсомолец, спортсмен, отличник – правда, не круглый, да он и не стремился к этому, – но это его ставшее притчей во языцех по всей школе «олимпийское» спокойствие! Ладно бы учащихся, так ведь оно и некоторых учителей бесило, привыкших, что перед ними должны трепетать. Были бы родители чуть менее познатней – вылетел бы из спецшколы с треском, а так – ну, приходилось терпеть, ибо, чтобы наказать зарвавшегося выскочку «по закону», придраться было не к чему.
И лишь в выпускном… Ольга Шелехова, первая школьная красавица, стройная сероглазая блондинка, за ней увивался сам сынуля второго секретаря райкома, а московский райком это вам не хухры-мухры, а – у-у-у, как страшно, поболе многих провинциальных обкомов весит, такие двери ногой открывает… Она попробовала было подступиться, женщин всегда тянет загадка, но натолкнулась на спокойный взгляд таких же холодных серых глаз и тихие слова в каштановой аллее за парком… Она даже не стала придумывать себе оправдания в кругу подруг, а честно сказала: «Герлз, этот орешек мне не по зубам, но если кто желает обломать свои – плиз, гоу!» Желающих не нашлось.
А потом он решил идти в армию, точнее, решил-то он намного раньше и даже сообщил об этом решении родителям, но те сразу не поверили, что это уже оформившееся, «final decision». Впрочем, отец воспринял это нормально, просто заметил, пожав плечами, что он теряет два года, которых потом будет жаль, хотя, с другой стороны: «В чем-то ты прав, мальчик, в анкете это будет смотреться неплохо, так что можешь и наверстать».
Мать тоже была не против, ну а уж дед…
Дед, похоже, и в мыслях не держал, что он поступит как-то иначе.
Алекс живо припомнил, как он, десятилетний пацан, зябко поеживаясь, осторожно ступает по бриллиантово сверкающей утренней траве, а дед идет рядом, в своих старых, давно уже забывших первоначальный цвет спортивных штанах, генерал-майор КГБ в отставке, упорно именующий себя: «бывший полковник бывшего СМЕРШ», и вдруг – р-раз, толчок в плечо, левый кувырок, перекат, колено прихватить, корпусом оттолкнуться – и, словно мячик, отскакиваешь от земли, готовясь издать радостный вопль: «Получилось!», но дед уже рядом, и новый толчок, в грудь, вроде бы такой несильный, а падаешь от него на спину…
Все случилось настолько быстро, что почти никто из разведчиков, даже те, кто шел рядом, не успел толком ничего разглядеть. Просто была черная дыра под корневищем, и вдруг из этой дыры на свет божий ринулось что-то побольше белки, поменьше барсука, черно-рыже-серое, с длинным пушистым хвостом, сигануло на грудь Фатееву, сбив его при этом с ног, пробежало по упавшему и исчезло в кустах. Даже дикий, короткий взвизг издал, как выяснилось, сам Фатеев.
Группа дернулась было в стороны, пытаясь с ходу наладить круговую оборону – десятки тренировок вбили эту привычку на уровень безусловных рефлексов, но почти сразу же опомнились и сгрудились вокруг упавшего, не опуская, впрочем, нацеленных на лес автоматов.
– Сука! – выдохнул Фатеев, пытаясь встать, точнее, выплыть из лужи жидкой грязи, в которую свалил его обезумевший белкорундук. – Да я эту тварь…
Он попытался с ходу вытянуть из грязи рюкзак, но тот, судя по затрещавшим лямкам, засел хорошо.
– Да я его сейчас в клочья… – Рука Фатеева начала опускаться к гранатному подсумку.
– Отставить! – Старший лейтенант поспел как раз вовремя, чтобы предотвратить грубейшее нарушение режима маскировки.
– Что произошло?
– Да тут, товарищ ста…
– Я своими глазами видел…
– Всем молчать! – коротко бросил лейтенант. – Фатеев, докладывайте.
– Какая-то су… – Фатеев наконец сумел выбраться из лужи. – Простите, товарищ старший лейтенант, какая-то вконец охреневшая местная животная выскочила во-он из той дыры, врезала мне под дых, сбив таким образом с ног, и скрылась во-он в тех кустах.
– Преследование организовать, – вставил неугомонный Ползин, – к сожалению, не удалось.
– Рядовой Ползин!
– Так точно, тов-стар-лей. Два наряда вне очереди.