Серебряная лоза
Шрифт:
— Так вот о чём вы с ней сговорились! — раздалось у плеча.
Обернувшись, Хитринка увидела прямо перед собой искаженное гневом лицо хозяина и попятилась.
— Ни о чём мы ни с кем не сговаривались! — пробормотала она. — Эта мошенница обещала, что её друг по имени Карл даст нам машину, чтобы вместе ехать на север. Затем отговорилась подвёрнутой ногой и послала нас вперёд, а сама, значит, сбежала.
— Я уверен, Каверза скоро вернётся, — сообщил довольный Прохвост, прикрывая за собой калитку. — Вот, гитару свою оставила.
— Вернётся, как же! — прорычал хозяин. —
И он, оттолкнув Прохвоста с дороги, поспешил внутрь. Сердце у Хитринки так и упало в пятки: Марта точно могла сейчас попасться на чём-то. Похоже, и Прохвост думал о том же.
— Ах ты помойный крысёныш! — донеслось со стороны кухни. — Да ты ж у меня всё пожрала! Как только в тощую тушку влезло?
— Какой я тебе крысёныш! Ослеп, что ли, дядя? — прозвенел тонкий голосок Марты. — И готовить ты не умеешь, ни к чему столько перца сыпать. А где Каверза? Мы скоро поедем?
Хозяин рухнул на колченогий табурет у стола, покачался, опёрся щекой на руку, поднял бровь и оглядел всех троих. Затем вздохнул.
— Ладно уж, — сказал он. — Наверняка я о том пожалею, и не раз, но желаю выслушать с самого начала, кто вы есть такие, что здесь забыли и куда собирались с Каверзой. Что она о своих делах докладывала? Люк прикройте, пока не свалились туда да ноги не переломали, а сесть можете вот на ящики. Ну, поведайте, как вас угораздило связаться с этой бешеной, на которой и пробу ставить негде.
Глава 17. Прошлое. О том, как оживили механического зверя
— Да чтоб тебя, — проворчал Карл, опуская прямо на очередной чертёж шкварчащую сковороду с яичницей. — Окочуриться решил прям тут, что ли, а я потом думай, куда деть тело да что Эдгарду сказать. Это у тебя сажа под глазами или тёмные круги? Выглядит мерзко.
Птица бродила тут же по столу, на день её выпускали из клетки. Увидев яичницу, немедленно заинтересовалась, попробовала на вкус.
— Кыш! — взмахнул руками Карл. — Зерна и рыбы тебе мало, что ли, тварь прожорливая?
— Мерзкий, — привычно ответил ворон, примерился и клюнул желток ещё раз.
Ковар потянул чертёж в сторону, пытаясь его спасти от сковороды и птичьих лап. Ворон потерял равновесие, захлопал крыльями, отскочил. Усевшись на край стола, нахохлился обиженно.
— Эх, — уныло сказал он голосом Ковара. — Как там Грета? Думаешь, у неё всё хорошо?
— Не лучшего ты выбрал собеседника, чтобы обсуждать любовные дела, я так тебе скажу, — сообщил Карл, пока хвостатый, пряча глаза от смущения, пытался загнать ворона в клетку. — Ешь лучше давай, пока не остыло. А то у тебя все кости пересчитать можно.
И уже от порога бросил ехидно:
— Грета? Надо же, какое необычное имя для хвостатой.
— Не твоё дело, — буркнул Ковар, принимаясь за еду.
При первом же визите Эдгарда Карл не утерпел и спросил:
— Ну и как же там Грета, не знаешь?
Хвостатый от стыда удрал в мастерскую и ничего не слышал, но Карл потом передал: живёт с отцом, уезжать отказалась. Не насмехался, и на том спасибо.
Каверза прижилась у них. Сидела тихо, убирала дом и двор, при любом шуме пряталась. Носила платья, которые хоть и шились на кого-то невысокого, всё равно болтались на ней до земли. Откуда у него женские платья, Карл не сказал.
Он отдал гостье комнату, которую прежде занимал, а сам перебрался к хвостатому — тот всё равно в мастерской, считай, дневал и ночевал.
По утрам у девчонки вошло в привычку, не открыв ещё толком глаза, заходить в сарай к Ковару и крепко его обнимать. Гнать её было неловко, а она могла так простоять и пять, и десять минут. И каждый раз вроде что-то порывалась сказать, но не решалась.
— Ты чего? — спросил наконец Ковар. — Случилось что? Может, помощь какая нужна?
— Да нет, я так... А можно... нет, ничего.
И не утерпела, выпалила:
— А можно, ты будешь как будто моим старшим братишкой? Пожалуйста!
— Эту просьбу мне несложно выполнить... сестрёнка, — усмехнулся хвостатый.
— Правда? Спасибо, спасибо!
Так он и стал для девчонки с того дня — братишкой. То и дело звенел её голосок: «Карл, дай мне чайник, братишке отнесу», «Что-то братишка хмурый — с машиной вашей не ладится?», «Чего разорался? Братишка ночь не спал!».
Карл раздобыл у старьёвщика потрёпанные учебники, хвостатый упросил, и Каверза училась читать и писать. Иногда мастера находили накарябанные ею буквы на чертежах.
Немного позже на боку дома обнаружилась надпись углём: «Кар мерский». Ковар ожидал всякого, но не того, что хозяин заключит надпись в рамочку и снабдит козырьком от дождя. Не иначе был в тот день не в себе.
Но охотнее всего Каверза возилась с вороном — чистила клетку, подсыпала зерно, выпрашивала у Карла рыбу и мясо, хотя тот и ворчал, что птица сама себе сможет добыть пропитание, если уж ей что не по вкусу.
А однажды вечером девчонка села на порог, достала губную гармошку и наиграла пару нот — и вдруг ворон запел. Да как! Ни хвостатый, ни Карл прежде такого не слыхали. Мастера не могли понять, кто за кем повторяет, но у девчонки и птицы выходила будто бы одна мелодия, лишь иногда они немного сбивались.
— Замечательный концерт, — сказал позже Карл, — но надо бы устраивать такие пореже, да за запертыми дверями. Не ровен час, услышит кто.
И ещё одно случилось, о чём наверняка долго судачили и в городе Шестерни, и в соседних, поскольку даже Эдгард упоминал, когда заехал с визитом. Серебристо-серая механическая повозка, повод гордости владельца, вдруг взяла да и взорвалась среди ночи. Подобных щегольских экипажей не было ещё ни у кого — блестящих, изящных, без дверей, чтобы наряд водителя могли разглядеть во всех деталях. Только-только налаживалось производство, и на самой первой модели ездил сын владельца завода, чтобы показать товар лицом, и вдруг такая беда. Хорошо ещё, никто не пострадал.