Серебряная пряжа
Шрифт:
Так весь день-деньской за Арсентием и шлялся шалабонник. Вечером Арсентию надо на ночевку. Идет и видит, что за ним вдоль забора этот гусь вышагивает. Принялся Арсентий колесить по переулкам, по закоулкам, по ямам, по оврагам да по грязным дворам. Ну, думает, отстанешь ты от меня, гончая, побоишься на окраину выходить. Ермошка не отстает. Смекнул Арсентий, что дело дрянь, закараулить может эта пигалица… И прямо к лесу. Отвязался Ермошка. Часа через два снова Арсентий в город вышел, идет другой улицей, свернул в переулок. И только он стукнул в калитку
Арсентий рассказал Власу по порядку, что случилось. Влас ему в ответ:
— Полиции я не боюсь. Жизнь свою готов за тебя заложить. Но при таком грехе тебе у меня на ночлег нечего и укладываться. В полночь накроют. Только мы горевать подождем. У них два глаза, а у нас тысячи. Мы подале ихнего видим. Я придумаю, как тут быть. А пока перекусим. Сразу-то их черти не принесут.
Закусил Арсентий. Листовочки Власу передал. Тот в самое потайное место спрятал.
Только управились, слышно в калитку: стук, стук. И вкатываются с шашками, с ружьями.
— Давай Арсентья.
Так и приступают.
— Какого Арсентья? Может Андрюшку-бродяжку? — Влас с печки спрашивает.
— А ну, что это за бродяжка, где он спит, выкладывай его паспорт.
— Паспорта у него не видел, а спит у меня под боком.
Полицейские на печку. Ага, — обрадовались. — Это на-верное и есть тот самый Арсентий.
Посторонился Влас.
— Что у него за паспорт — сами посмотрите. Он его при себе держит.
Глядят полицейские: никакого Андрюшки-бродяжки на печи нет.
— Где он? — кричат.
— Нет… — удивился Влас. — Сейчас со мной лежал. Как вы стукнули, видимо, переполохался и убежал. Не под столом ли, гляньте.
Под стол полезли. И там нет.
— А то и под кроватью любит полежать.
Под кровать носы сунули. Пусто. Тормошат Власа, кажи твово бродяжку. И как ты смеешь, хрен старый, без ведома властей на ночлег пускать. Пачпорт надо при себе держать, коли кого приютил. А беспачпортных сейчас же должен тащить в околоток.
— Да не в подполье ли он забрался?
Со свечами в подполье полезли. Все углы облазили. Не нашли бродяжку.
Опять к Власу подступают.
— Вечером он у тебя был?
— Был.
— Из лесу пришел?
— Можа из лесу, можа из поля.
— Все так, как Ермошка донес, — шепчутся полицейские. И опять к Власу:
— Насовсем ушел или придет?
— Куда он денется? Вестимо явится, не сейчас, так под утро. Куда же ему итти кроме. Больше у него никакого пристанища нет. Задержался можа где, у них сейчас работы много.
— Знаем какая работа. Вот мы тебе покажем!..
И решили полицейские дожидаться. Засаду выставили. Двое около угла, двое у калитки, двое в избе револьверы наготове, шашки наголо. Час прошел, два, дело к рассвету, все сидят за столом, дремлют, поклевывают, сами не спят и Власу спать не дают — охота им своими руками живого Арсентия схватить, поиздеваться над ним, ну и перед начальством выслужиться, чин повыше схватить.
Влас ворочался, ворочался на печи да и говорит:
— Вот что, царевы работнички, шли бы вы отдыхать себе, а то сами маетесь и другим спокою не даете. А во имя чего маетесь — и сами не знаете. Горькая ваша жизнь, полынная. Вам завтра до обеда можно почивать, а мне со вторыми петухами на фабрику надо. Шестнадцать часиков трубить. Бродяжка явится, я вам его самого лично представлю в участок. Там его по всем вашим статьям можете ослестовать, с головы и с ног мерку снять. В чем провинился — наказывайте, хоть в кандалы куйте. Только он свое дело знает отменно.
Полицейские не уходят. Злятся на Власа:
— И ты с ним заодно.
Влас только посмеивается.
— Куда уж мне, глаза слепы.
— Беседы его слушаешь?
— Бывает, лежим на печи и слушаю я, что он поет.
— А что поет?
— Да ничего особого. Видно за день деньской умается. Говорю больше я, а он слушает, глаза зажмурив.
— Чай все порядки ругаете? Про хозяев сочиняете небылицы в лицах.
— Случается и об этом толкуем.
— Вот за это мы его в участок потащим. Правонарушитель он…
— Какой Андрюшка правонарушитель? Работа его пользы приносит побольше, чем ваша, и главное за свои услуги никаких себе чинов и наград не выпрашивает. Нравится ему свое ремесло. У него свой участок есть. В чужой не суется, а в своем полный хозяин.
И так-то своими словами раскипятил Влас полицейских, что решили они не емши, не пивши сидеть в избе, но непременно споймать власова дружка. Уж ситчиком розовым заря занялась, Влас на фабрику собираться начал. Слышит: в сенцах что-то грохнуло, решето по полу покатилось.
— Готовьтесь, идет! — шепнул Влас с печи, — только хватайте сразу, меньше греха будет.
Ну, полицейски револьверы на дверь наставили, кричат:
— Бросай оружье. Не то стрелять будем.
А сами дверь в сенцы не открывают.
Бродяжка видно испугался окрика, замер за дверью, ни гу-гу. Один полицейский как бацнет в дверь. Ну, думает, смазал. Слышат шум на чердаке.
— Все дело испортили, — говорит Влас, — не надо было остраски давать. Теперь без кровопролитья не обойдется. Добровольно он с чердака не спустится.
Из избы околоточный тем, что под окнами, приказывает конный наряд просить: преступник вооруженное сопротивление оказывает, на чердаке засел, конечно револьверт при себе имеет, а то и два, сдаваться не думает, будет отстреливаться.
Ну, и пригнали конные, весь дом окружили.
— Пропал Андрюшка мой, — пожаловался Влас.
Чуть-чуть приоткрыл дверь околоточный, стоит за косяком и кричит в притвор:
— Сдавайсь, клади оружие, все равно не уйдешь от нас, не упрямствуй. Али дом спалим вместе с тобой.