Серебряная рука
Шрифт:
— Если вы хотите, — сказала Дева Дуба, улыбаясь, — я помогу вам найти утраченную душу.
— Мы хотим этого.
Дева Дуба посмотрела на Эмергина. Склонившись над ним, она стала слушать его сердце; не услышав его биения, она стала ловить дыхание с губ.
— Тело его умирает, — сказала она. Лишь стоном могли ответить ей стоявшие вкруг кургана.
Дева Дуба взяла в руки Серебряного Овена, что стоял у ног Эмергина.
— Древнее пророчество говорит, что этот Овен обретет душу, — сказала она. — Душа Эмергина уже покидает тело,
— Нет! — выдохнули люди.
— Но подождите! — с мягким укором сказала Дева Дуба. Она положила Овена у головы Эмергина и запела:
Душа приготовилась тело покинуть, Но лунный свет преграждает дорогу. Ей надо вернуться в тело другое.
Блеяние раздалось вновь, но на сей раз блеял уже серебряный барашек. Лунный свет играл на серебристом руне. На глазах у всех он стал расти, пока не превратился в красивое сильное животное. Овен повел головой, и Корум увидел в его глазах ту же мудрость, что некогда видел он в глазах Черного Быка Кринанасса. И Овен, и Бык пришли сюда вместе с сидхи. Овен увидел Деву Дуба и, подбежав к ней, стал тереться о ее руку.
Дева вновь улыбнулась и, обратив взгляд к звездам, запела:
Вернись, до времени ушедшая душа, Ведь не исполнено твое земное дело, И теплое трепещущее тело — Ждет на земле тебя. Вернись душа!
Верховный Правитель зашевелился, казалось, что он просыпается. Глаза открылись. Помолодевшее его лицо дышало миром и покоем. Благозвучный голос произнес:
— Я — Эмергин.
Великий Друид встал и сбросил с себя овчину. Он сорвал с себя одежды и остался совершенно наг, лишь браслеты поблескивали на его запястьях.
Только теперь Корум понял, почему люди так оплакивали своего Верховного Правителя Эмергин излучал мудрость и силу, доброту и достоинство.
— Да, — повторил Верховный Правитель. — Я — Эмергин.
Сотни мечей засверкали в свете луны — мабдены приветствовали своего повелителя.
— Слава Эмергину! Слава Эмергину из рода Эмергинов!
И возрадовались люди, и заплакали, обнимая друг друга. Даже сидхи Гоффанон и Ильбрик — подняли свое оружие, приветствуя Эмергина.
Жестом руки Дева Дуба указала на Корума, что так и стоял на краю поляны.
— Ты — Корум, — сказала Дева Дуба. — Ты спас Верховного Правителя и ты принес людям Дуб и Овена. Ты — защитник мабденов.
— Да, меня называют так, — ответил Корум сдавленным голосом.
— Долгою будет память о тебе, — сказала Дева. — Счастье же твое будет кратким.
— Я знаю об этом, — вздохнул Корум.
— Ты готов принять свою судьбу, Корум, и я благодарю тебя за это. Ты спас Верховного Правителя и тем позволил мне сдержать свое слово.
— Так значит все это время ты спала в Золотом Дубе и ожидала этого дня? спросил Корум.
— Да, я спала, и я ждала.
— Но какая сила удерживала тебя в этом мире? Скажи мне, о, Дева Дуба! Что это за великая сила?
— Это сила обета.
— И только она?
— Разве нужно что-то еще?
Дева прислонилась к стволу огромного золотого дерева и исчезла. Серебряный Овен исчез вместе с нею. Золотое сияние стало гаснуть. Дуб растворился в ночной тьме. Ни его, ни Серебряного Овена, ни Девы Дуба смертные больше никогда не видели.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
АРФА ДАГДАГА
Радостно возвращались мабдены в Кэр-Малод. Еще бы. С ними шел сам Верховный Правитель. Люди танцевали и пели. Лица Гоффанона и Ильбрика, двух славных сидхи, светились улыбкой.
Лишь Корум был печален, так как помнил горькие слова, сказанные ему Девой Дуба. Он шел последним во лесу, последним вошел и в королевские покои.
Радость затмила умы, и люди не видели того, что Корум опечален. Они приветствовали и восславляли его, но Принц не замечал их.
Начался пир. Заиграли сладкозвучные мабденские арфы.
Корум, сидевший меж королем Маннахом и Медбх, часто прикладывался к кубку, надеясь таким образом развеять грустные мысли.
Гоффанон и Ильбрик сидели рядом (Ильбрик, скрестив ноги, сидел прямо на полу). Король Маннах обратился к карлику-сидхи:
— Откуда ведомо тебе заклинание, о, Гоффанон?
— Я не знаю ни одного заклинания, — ответил Гоффанон, смахнув с губ капли меда. — Я доверился памяти нашего народа. Этой песни я и сам никогда не слышал. Сама собою слетала она с моих уст. Я пытался дозваться до Девы Дуба и до странствующего духа Эмергина. Слово же мне было подсказано самим Эмергином, с него-то и началось превращение.
— Дагдаг… — задумчиво произнесла Медбх, не заметив, что Корума при этом передернуло. — Древнее слово. Наверное, это имя, верно?
— Не только имя, но и звание. Впрочем, у этого слова значений много.
— Это имя сидхи?
— Не думаю, — пусть обычно его и связывают с сидхи. Дагдаг не единожды водил сидхи на бой. По меркам сидхи я юн, я участвовал только в двух из девяти великих битв с Фой Мьёр. В мое время имя Дагдага вслух уже не поминали. Причины этого мне неизвестны, правда, о нем ходили странные слухи — Дагдаг, мол, однажды предаст наше дело.
— Предаст? Надеюсь, не этой ночью?
— Нет, — нахмурившись, ответил Гоффанон. — Конечно, нет. — Он поднес к губам златопенный кубок.
Джерри-а-Конель подошел к Коруму.
— Что ты так невесел, друг мой?
С одной стороны, Корум был благодарен Джерри за то, что он заметил его скорбь, с другой — ему не хотелось портить другу праздник. Улыбнувшись, Принц покачал головой:
— Все в порядке. Просто я немного устал.
— Это арфа во всем виновата, — вмешалась в разговор Медбх. — Я ее уже слышала. Милый, ты помнишь, как мы ездили в Замок Оуин?