Серебряная свадьба
Шрифт:
К а л е р и я (подходит к Аглае). Не надо, Аглая Андреевна! (Обнимает ее.)
А г л а я (вначале испуганно, потом, прижавшись к руке Калерии, чуть не целует ее). Вы мне таблетки какие-нибудь дайте. Особые! Чтобы… кончить это все… Разом!
К а л е р и я (испуганно). Тебе лечиться надо! Вылечим! Я сама тобою займусь.
А г л а я. Без меня!
К а л е р и я. Ты же — молодая женщина! Муж вернется! Дети вырастут!
А г л а я (тише,
В ы б о р н о в (Важнову). Ты вот плачешься, что лиха навидался. Про веру, про душу, про крестьянство хорошо говоришь… Сейчас все хорошо говорят. И никто вроде не виноват ни в чем. И все равно все недовольны! (Неожиданно.) Да это и хорошо — вперед или назад? Все порядка хотят? Только — какого? Чтобы на страхе держался? Это мы можем… А дальше-то что? (Важнову.) В чем, спрашиваешь, твоя новая свобода? А в том же, в чем и моя. Что ты мне в первый раз осмелился все сказать… А я тебя первый раз выслушал. До конца. И первый раз увидел. Человека… а не тварь… так сказать, дрожащую… Думаешь, это так просто? С компьютерами, с комбайнами разными, с роботами надо разбираться. Верно. Но и с человеком пора разбираться. Без него-то ничего не решишь. Только по приказу сверху человек не освобождается. Изнутри надо. Не обойдемся без этого. А иначе… вон, посмотри… на плоды наши… (Показывает на Аглаю и Тоню.)
Т о н я (кричит). Не надо жалеть только! Теперь!
В ы б о р н о в. Надо, девочка! Надо! И исправлять надо!
Г е й (тихо). Я телеграммой запросил от вашего имени… замгенерального прокурора.
В ы б о р н о в. Да, да, да. Спасибо. (Всем.) И жить как-то все равно надо, а? С этим народом — не с другим! И уберечь его надо от всяких там «эм-эксов»! И в то же время души смягчить! Распрямить даже. Пожалеть, когда надо…
Г о л о щ а п о в. Аж самого Прокурора СССР! Из-за какого-то алкоголика! «Замгенерального»! Вы, Геннадий Георгиевич, сидите тут, вещаете с умным видом: «Не так живем!», «Мужики!» Кто тут мужики? Тут коммунисты! Ответственные работники!
Г е й. Прекратите! Вы что себе позволяете!
Г о л о щ а п о в. А ты вообще! (Отмахивается, Выборнову.) Разрешаете! Запрещаете! Приказываете! Советуете! Советчик! Вы бы лучше жене на кухне у себя советовали! Или запрещали! А не здесь! Где люди делом занимаются! И притом ответственным!
В ы б о р н о в. Ну? Я что-то…
Г о л о щ а п о в. Пора перестать вам, Геннадий Георгиевич, «нукать» да «якать». Совесть надо иметь! И скромность… ленинскую!
В а ж н о в (потрясенный). Подожди! Что несешь?
Г о л о щ а п о в. Я-то ничего не несу! И праздника людям не порчу! Высший суд из себя не изображаю! Мне тут товарищи из области разъяснили, из-за чего Геннадий Георгиевич так загрустил! А-а-а… (Махнул рукой.) Ладно, проехали! Давайте, как говорится, «за дам». Как в Польше — «за пенькных пань»! (Выпил.)
К а л е р и я (мужу). Иннокентий сказал? Точно?!
Г о л о щ а п о в (не
У с т и н ь я К а р п о в н а (из кухни). Так я ему и дала — дом… Я ему такое заявление написала бы! Им обоим!
В а ж н о в. О господи!
У с т и н ь я К а р п о в н а. А-а… Теперь и про бога вспомнил, беспутный! Мать родную ни во что ставишь! Ты бы давно в земле, в тифу, в бараках бы сгнил… если бы не я! Не мать твоя… А ты — на мать! Дом — он мой! Мой! (Скрылась в кухне.)
Г о л о щ а п о в. «Зла много! Жестокости!» А когда ее мало было?! При вас, что ли? Тюрлюрлю атласный был? Варенье с ликерами? Руководил! И молодец был! И наверх пошел! А руки-то ослабели… И вон ты где! «Гуляй на общественных началах на детской площадке!»
В ы б о р н о в. Ну что ж… Это все естественно! Это все тоже в человеке!
У с т и н ь я К а р п о в н а (выходя из кухни). Что ты судаком снулым смотришь? Забыл, что ли, что серебряная свадьба у нас? А тебе, я смотрю, плохо? И дом наш не радует? И молодые наши — старыми кажутся? И пиво наше не пьешь? Плохо, да? Тошно тебе?! А почему? А потому, что оно и должно тебе когда-нибудь поперек горла встать! (Скрывается в кухне.)
Г о л о щ а п о в. И у тебя совести хватило (кивнув на Важнова) его… настоящего коммуниста… обратно — шофером определять! И как язык повернулся? Слава богу, Советская власть на тебе не кончается.
В ы б о р н о в. Давай, давай, морячок. Облегчи душу.
Г о л о щ а п о в. Только вот этого… не надо. Не надо. Не маленькие! Должны понимать.
К а л е р и я. Ты что, умом тронулся?
Г о л о щ а п о в. Я-то как раз — нет. Всю жизнь своим умом жил. Мне с больших высот не падать. У меня-то как раз все как у людей. Жена — большой друг! Три дочери — «три сестры», как у Чехова…
К а л е р и я. Что ты порешь? Какие «три сестры»?
Г о л о щ а п о в. Вот так, жена моя родная! Спутница жизни! (Кивнул на Выборнова.) Поздно что-то ты при нем расхрабрилась! (Махнув рукой.) Да вообще о чем теперь говорить! С кем?
Л и д и я. С цепи сорвался.
Г о л о щ а п о в. В общем, не мешайте людям отдыхать!
С и р ы й. Да! Когда на коне — одно дело. А когда — под конем… (Вздохнул.)
Л и д и я. Господи! Все у всех как у людей… А у нас — вечно!
Г о л о щ а п о в (Выборнову). Вот видите. До чего людей доводят ваши фокусы. Скромнее надо быть в вашем положении. И вообще не надо тут спектакль устраивать! Тут слабонервных нет. Скажите спасибо, что мы с вами тут еще за одним столом-то сидим. Не брезгуем!
В ы б о р н о в. Знаешь, о чем я, Павлуша, сейчас думаю. Задолжали. Задолжали мы людям… Крепко задолжали! Тому же Крониду… И то задолжали…
Г о л о щ а п о в (Выборнову, спокойно). Да пошел ты… к такой-то матери со всей своей жалостью! Слюнтяйством! Ханжеством!