Серебряное небо

Каммингс Мери

Отдохнуть она остановилась, пройдя миль пятнадцать — скинула лыжи, подложила под себя вещмешок и уселась на него, прислонившись к толстой сосне. Ноги гудели, морозный воздух приятно охлаждал разгоряченное лицо. Не торопясь, по ягодке, она сжевала пригоршню сушеной малины и только почувствовав, что замерзает, пустилась дальше в путь.

Солнце еще не село, когда Лесли вышла на опушку. Впереди простиралась сверкающая белизной равнина с темными пятнами присыпанных снегом кустов. Погода была ясная, и на горизонте хорошо просматривались горы. Она нашарила глазами две

одинаковой высоты вершины, разделенные глубокой седловиной. Это и было целью ее похода: у подножия левой вершины, в пещере, находился схрон.

До гор оставалось еще по меньшей мере миль тридцать.

Лесли с сомнением оглянулась. Позади был лес, впереди — поле. Конечно, до захода солнца можно пройти еще миль пять — только где там потом ночевать? В поле ведь ни лапника не нарубишь, ни дров для костра… Нет, лучше уж остановиться здесь, а завтра утром выйти пораньше и в один переход добраться до схрона.

Идти по полю было куда труднее, чем по лесу. Встречный ветер, несильный, но холодный, заставлял Лесли щуриться и наклонять голову. Куртка под подбородком от дыхания быстро покрылась инеем, а нос мерз так, что приходилось останавливаться и греть его ладонью.

Но самым неприятным оказался переход через реку. Мелкая — кое-где всего по колено — но быстрая, она так и не покрылась льдом. В свое время Лесли не раз перебиралась через нее, прыгая по выступавшим из воды валунам. Но это было летом, теперь же, запрыгнув на валун, она несколько секунд побалансировала на нем и соскочила: верхушка камня, покрытая ледяной коркой, оказалась невыносимо скользкой.

Еще раз смерив глазами переправу. Лесли вздохнула и — делать нечего — села на снег и принялась разуваться. Лучше уж перейти реку вброд, чем, поскользнувшись, грохнуться с камня в ледяную воду и промокнуть до нитки.

Дана с Дымком мочить лапы не захотели и перебрались через реку по валунам. Что ж, на то у них и по четыре ноги с когтями, а не две.

Наступили сумерки, но она все шла и шла, нарушая собственное правило не идти до изнеможения и молясь лишь об одном: полтора года назад она оставила в пещере кучу хвороста — только бы до нее никто не добрался! Собаки тоже устали — они уже не бежали бодро впереди, а плелись за ней по пятам.

Горы были совсем близко, но, казалось, с каждым шагом Лесли они понемножку отступают назад, не желая подпускать ее к себе.

Когда прямо перед ней взметнулся ввысь крутой склон, в первую секунду она подумала, что ей это мерещится, ведь не может быть, что она дошла! Но потом сняла лыжи, закинула их за спину и на четвереньках полезла по склону, то и дело поглядывая вверх, на хорошо просматривавшуюся на фоне неба кривую сосну — слева от нее находился вход в пещеру.

Как оказалось, до хвороста кое-кто добрался — а именно кабаны. К счастью, они ничего с ним не сделали, только раскидали по полу — наверное, искали еду.

Лесли подобрала несколько обломков потолще и сложила костер, присела рядом, согревая закоченевшие руки. Сил уже не осталось, хотелось

растянуться прямо на каменном полу, подложить под голову мешок — и спать, спать… Стиснув зубы, она заставила себя наполнить котелок снегом и, кинув туда несколько кусков вяленого мяса, установила его над костром. Сама же подожгла конец длинной хворостины и направилась в глубь пещеры.

Проход постепенно сужался. Когда он стал фута три шириной, Лесли переложила факел в левую руку, а правую вытянула вверх и, двигаясь дальше, повела ею по каменной стене. Отверстие удалось нащупать через несколько шагов. Сначала она сунула туда факел, прислушалась: ни стрекота, ни шороха чешуи (хотя, впрочем, о какой гремучке может идти речь в январе?) Затем засунула в отверстие руку, нащупала лямку мешка и с облегчением вздохнула: вещи были на месте.

Поужинала Лесли вареным мясом, с удовольствием запив его крепким солоноватым бульоном; спать устроилась, можно сказать, с комфортом: разложив у костра хранившуюся в схроне толстую шерстяную попону, легла на нее, завернувшись в два одеяла. Дана тут же свернулась клубком у ее живота, Дымок привалился к спине.

Последнее, что она сделала перед тем, как провалиться в сон — это напомнила себе не вскакивать завтра ни свет ни заря: перед тем, как пускаться в обратный путь, нужно как следует выспаться и отдохнуть.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

До знакомых мест Лесли добралась на пятый день утром. За последние двое суток у нее день перепутался с ночью: хорошенько отдохнув в пещере и пустившись в обратный путь в середине дня, до леса она дошла лишь на рассвете, усталая настолько, что еле хватило сил развести костер. После чего, обнаружив, что сделанное ею три дня назад гнездо из лапника цело и невредимо, она устроилась в нем и благополучно проспала весь день.

Так что по лесу пришлось идти уже ночью.

Но теперь все, до шалаша осталось миль пять, не больше! Лесли повела плечами, чувствуя за спиной тяжесть вещмешка — там и мука, и пшеница (каша с мясом из нее — просто объедение!) и даже горшочек с патокой. Вот Джедай обрадуется! Впрочем, он наверняка обрадуется не только еде, но и тому, что она сама вернулась, живая и невредимая. Кинется навстречу, обнимет ее…

Она как раз мечтала о том, как славно будет прижаться к нему и зажмуриться — все, дошла! — когда Дана с Дымком внезапно насторожились. Еще секунда, и, даже не взлаяв, они рванулись вправо и скрылись за деревьями.

С минуту она стояла, ожидая вот-вот услышать знакомый лай: «Сюда, сюда!» — но вокруг было тихо. Она позвала: «Эй!», свистнула — собаки не возвращались. Может, учуяли оленя?

На всякий случай она зарядила оба арбалета, подождала еще немного — и, свернув с лыжни, двинулась за собаками.

Следы шли почти по прямой, словно Дана с Дымком точно знали, куда бегут. Лесли прибавила ходу, на ходу поглядывая по сторонам, и вдруг… она остановилась, прислушиваясь. Да, с той стороны, куда умчались собаки, снова донесся еле слышный звук, заставивший ее бегом рвануться вперед.