Серебряные ночи
Шрифт:
Узкий коридор в это время был пуст, Адам тихо как тень выскользнул из своей каюты. Смутно виднеющаяся на постели фигура слегка пошевелилась, когда он прикрыл за собой дверь.
– Ты не спишь, – негромко заявил он, подходя ближе. – Не надо играть со мной, Софи. У меня нет на это сил.
Софи открыла глаза, недоумевая, почему голос его звучит столь тревожно.
– У меня нет настроения сегодня заниматься любовью.
– Ну и не будем, – миролюбиво откликнулся он. – Только поэтому ты не отвечала, когда я стучал? – Он присел на кровать и взял ее двумя пальцами
Краска залила ее щеки. В полумраке сердито сверкнули темные глаза.
– Как ты можешь такое говорить?
– Но ведь дело в другом?
– Конечно, – вздохнула она. – Что тебя так растревожило?
– Не что, а кто. Я же вижу твое состояние. Ты и днем была сама не своя. Я теряюсь в догадках, а ты меня избегаешь. Так что садись и выкладывай все, что тебя тревожит, пока я не вышел из себя окончательно.
– Интересно, что будет дальше, – пробормотала Софи.
– Еще немного, и ты узнаешь, – произнес он с шутливой угрозой, но Софи почувствовала, что Адам настроен серьезно. Она приподнялась на подушках и откинула с лица прядь волос,
– Мне кажется, дело в том, что завтра мы прибываем в Кайдак. Волшебное путешествие заканчивается. Это меня и расстраивает, – сказала она весьма уклончиво.
– Но от Кайдака мы поедем по твоим любимым степям, – возразил Адам. – Мы будем спать в шатрах под звездами. Милая моя, ты всегда любила природу!
– Карсты, – подавленно напомнила она. – Кареты и Павел. Он не будет так занят, когда принц Иосиф присоединится к нам.
Адам нахмурился, пытаясь понять, какая из двух причин более весома.
– Уверен, ты сможешь большую часть пути провести в седле. Надо только объяснить твою слабость императрице. А там, где этого не случится, можно ехать в открытой повозке. Так тебе будет легче. – Увидев, что она немного повеселела, Адам продолжил: – Про твоего мужа мне пока ничего не известно. Я еще не видел распоряжений на продолжение путешествия. Но ты все равно остаешься в свите императрицы, а он – под началом Потемкина. Так было положено еще в Киеве. Ничего не изменится.
– Хотелось бы верить, – снова вздохнула Софья, кладя голову к нему на плечо. – Обними меня, милый. Я чувствую себя так, будто с меня содрали кожу.
– Возьми мою, – предложил Адам, опуская ее на подушку и устраиваясь рядом. Прижавшись всем телом, он добавил: – Все, что у меня есть, любовь моя, принадлежит тебе. И кожа, и кости, и жилы.
Через двое суток блестящее общество вместе с присоединившимся Иосифом Прусским покинуло корабли и двинулось в степь. Софи верхом на изящной, резвой лошадке чувствовала себя на вершине блаженства. Плыть вниз по реке под ярким весенним солнцем было тоже, конечно, приятно, но не шло ни в какое сравнение с наслаждением от верховой езды – даже если придется использовать специальное дамское седло, в котором сидят боком. Когда она объяснила царице, что очень плохо переносит езду в карете, та с легкостью согласилась, чтобы юная фрейлина покаталась верхом, предложив лишь не сильно удаляться от императорского экипажа.
Князь Дмитриев оказался далеко не столь покладист. Завидев свою жену, смеющуюся от радости, на лошадке каракорской породы, он тут же подскакал к ней.
– Что это значит? Почему вы решили ехать верхом?
– Мне позволили ее величество, – примирительным тоном пояснила она. – Государыне известно, что я очень страдаю от езды в карете.
– Я не потерплю, чтобы вы носились по полям как дикарка, когда вся свита ее величества едет, как подобает, в каретах, – с ледяной яростью заявил князь.
– Я не ношусь как дикарка, – возмутилась Софья, хотя это и не совсем соответствовало действительности. Рука мужа изо всех сил стиснула рукоятку хлыста. Ее сердце сжалось. Но генерал умел сдерживать себя.
– Моя дорогая, вы должны понять: то, что вы делаете, неприлично. Мне придется поговорить с государыней. – Развернув лошадь, генерал Дмитриев поскакал к императорскому экипажу.
Софи осталась в полном унынии. Удастся ли ему убедить Екатерину, что воля мужа важнее прихотей его жены?
– У вас такой вид, Софья Алексеевна, словно вы лишились всего состояния! – воскликнул подъехавший князь Потемкин, бесконечно довольный собой и видом великолепного каравана. – Довольно! Я не желаю видеть печальные лица в такой прекрасный день! Грустить запрещается. Приказываю немедленно улыбнуться.
– С превеликим удовольствием, князь, – сделала слабую попытку Софья, – но дело в том, что мой муж хочет заставить меня ехать в карете.
– Что это он вздумал? Я понял, что вам от этого становится нехорошо? – переспросил Потемкин. Глаз его сверкнул яростью.
– Муж считает, что верхом – неприлично, – пробормотала она, потупив взор.
– Никогда не слышал подобной глупости! – Натянув поводья, Потемкин умчался в сторону императорского экипажа.
Софи оставалось только сидеть и ждать, покусывая губы. Если Павла вынудят переменить свое решение, он придет в бешенство, но сейчас он только и сможет прибавить еще одно прегрешение к тому огромному списку прегрешений, за которые намерен спросить с нее в полной мере, когда пробьет роковой для нее час. Но теперь она готова заложить душу хоть черту, лишь бы не мучиться в закрытой карсте.
Караван пришел в движение. Ни Потемкин, ни Павел не появлялись, поэтому Софи послала свою кобылку вперед широким шагом. Она подумала, что красиво смотрится со стороны, хотя так ехать было скучно, даже утомительно. Она наддала коленями по бокам лошадки. Та пошла рысью. Стало лучше, но ненамного. Софи оглянулась по сторонам. Кареты растянулись длинной вереницей; за ними пылили повозки с поклажей. Им не было ни конца ни краю. Вокруг на лошадях гарцевали офицеры, а также несколько гостей, предпочитавших движение сидячему образу жизни. Никто, кажется, не обращал на нее ни малейшего внимания; впереди простиралась восхитительная бескрайняя степь. Она чувствовала нетерпение своей лошадки, сдерживаемой лишь волей хозяйки. Ну кому от этого будет плохо?