Серебряный голубь
Шрифт:
На голову они там себе поют, парни: в такие ночи сухие кусты ползают по деревне, обступают село воющей стаей; красная баба Маланья летает по воздуху, а за ней вдогонку кидается гром.
Кто же, кто, безумец, всю ночь тут ходил по селу, обнимался с кустом да, зайдя в чайную лавку, со всяким сбродом прображничал и не час, и не два? Пьяный, – кто потом провалялся в канаве? Чья это красная рубашка залегла под утро у пологого лога, у избы Кудеярова столяра? Чей посвист там был, и кто из избы на посвист тот отворял оконце и долго-долго вглядывался во тьму?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. НАВАЖДЕНИЕ
Житье-бытье
– Дай, – скажет сожитель Матрены Семеновны, столяр, – дай, – скажет, бывало, – пройдемся
Это он, столяр, напялит поверх красной рубахи зипун на одно на свое плечо; тоже это с кряхтеньем натянет скрипучие свои сапоги, просушенные на печи: и очень даже достойно знатный поставит супротив себя нос – зашагает; а за ним Матрена в полуботинках да в канареечного цвета баске и с аграмантовым украшеньем [61] (подарком богатой свойственницы). Так и гуляли – муж да жена! Щелкали семечками; достойные, совершенно достойные люди; будто бы и не крестьяне они, а к сословию приписанные мещанскому; пройдет ли тут кто, сейчас это картуз долой да им быстрый поклон, так что вихры подпрыгнут: – «Здрасте, Митрий Мироныч… С праздником, Матрена Семеновна!» – пройдет ли дьячок, тоже это сейчас: – «Столяру Кудеярову!» – кланяется.
61
Аграмант (от фp. agrament – украшение) – узорчатое плетение из шнура.
А вокруг белые избы, красные избы, зеленые, с масляной краскою выбеленными окошечками, изукрашенными резьбою и с третьим чердаш-ным под крышей окном, бьющим тебя по глазам солнечным отраженьем; а вокруг же благорастворения сладостные ароматы: то у ног прохладно озерце синим поплескивает студенцом, аером манит, и в него по скату стекают будто из живой слюды желтые гремучки-струйки, а рыболов у самой воды остановит полет и с рыбкой в когтях бьется на одном месте белоснежным, острым крылом! а то это будто из самого синя неба красный свесит свой дерево блекнущий лист, а в том листе синичья, осенняя сладкая пискотня: так по осени, по прошествии всех уже трех Спасов [62] , пара гуляла – из года в год: столяриха да столяр; до лесу доходила та пара и поворачивала обратно: уходящие в высокую голубизну там стояли острые гребни нежно-розового цвета и всяких отливов и рыжие трепетали живо березки ржавчиной и парчою, точно в первопрестольный праздник облаченное духовенство; белочки из орешника красная протягивалась мордашка; и среди такого всего выдавался, ежели стать сбоку, Митрия Мироновича, суздальский лик иконописный.
62
Имеются в виду осенние церковные праздники: первый Спас («медовый») – 14 августа, второй Спас («яблочный») – 19 августа, третий Спас – 19 сентября.
Погляди-ка ты, погляди-ка на столяра – да с лица: там ничего нет, и есть все же что-то, какое-то такое достоинство, а с чего бы? Субъект незначащий, вещество самого мелкого качества; и явный факт: хоть неказиста собой Матрена, а краля; оно будто бы так по-писаному выходило, и в жизни крестьянской, паршивой столярихи побаивался столяр, долу клонился, закашливался, и не то выходило, чтобы, значит, прибрала к рукам столяра столяриха, а выходило, значит, то, что кой-почему и очень даже в бабе своей была у нашего столяра нужда; а ту его она, выходило, нужду к себе и запримечала: ну, и само собой разумеется – факт явный…
Но ежели б ты, скажем, смекнул, что оно – того, ну и вышло бы, милый человек, все иное: то-то вот – не того: а сама столяриха до последнего души иждивения [63] с Кудеяровым жизнью, значит, сплелась, так что и не расплести их вовек: где кончался столяр, где начиналась Матрена Семеновна, понять тут у нас никто не мог; так и махнули рукой – да: в те, то ись, дни как работников отошлют, да отведают лучку, тюрьки или еще кой-чего, ложки оближут, посудины приберут, рядышком станут – покланяются вместе иконам; а потом покланяются они и друг дружке с особыми со словами; Матрена ему: «Государь мой», а он ей: «Духиня ты у меня», будто графиня или даже гусыня у него это выходит: лепота! А то сядут за стол на закате; желтый солнечный луч из окна густо пересьшается пылью; посиживает столяр у окошка да книжку читает; у самого-то очки на носу.
63
То есть до самой смерти.
Почитает книжку столяр, на сторону отложит, да руку положит Матрене Семеновне на грудь, а от руки невидимо, будто и видимо, колкие, жуткие в грудь проливаются струи, и нити от пальцев райским теплом и лаской переливаются в ее груди и подкатываются к горлу; и глаза ее после того еще аграмадней; без тех положений рук на себя жить она не могла.
И выходило: те положения рук, а не плотское соитие крепко их переплетали друг с дружкой; силу свою в нее столяр изливал, а и после сам той своей перелитой силой питался, будто в «банку» положенным капиталом; и оттого-то вокруг столярихи Матрены Семеновны (даром, что собой пренеказиста) всякое сладостное и такое приятное разливалось волненье и щемилось, щемилось сердце; и оттого-то – войди в Столярову избу: всякая тебя там встретит дрянь: лавки, посудины, тряпки; но и эту ты дрянь на примете удержишь, ей-ей; кочерга, – и та уставится тебе в душу, и, пожалуй, возмнишь, что темный иконы лик из злаченых
64
Речь идет об иконе, изображающей чудо Иисуса Христа, насытившего пятью хлебами пять тысяч человек. «Иисус, взяв хлебы и воздав благодарение, роздал ученикам, а ученики возлежащим… сколько кто хотел» (Евангелие от Иоанна, 6, 11).
65
Видимо, Белый здесь имеет в виду каноническую икону Божьей Матери «Неувядающий цвет».
66
Григорий Богослов (328 – 390) – один из авторитетных вероучителей христианства, автор богословских сочинений.
Все это ты увидишь, но где ты этого не видал?
Все то, виданное тобою не раз, поразит тебя снова, и долго будешь ты думать про столяровское житье-бытье: и вздохнешь.
Иван Степанов и Степан Иванов [67]
Ну и что же?
Да ничего: как есть ничего более. Был себе в Гуголеве Дарьяльский, – и на вот: полюбуйтесь, добрые люди: оказался он в нашем селе. Славное наше село: есть здесь где разгуляться, закатиться запоем да и пропить с себя все: деньгу, сапоги, душу; не пить – так не пить: вольному воля; ну, а пить – так уж пить; ну и пропивали: сначала деньгу, потом пропивали одежду; пропивали сбрую, избенку, жену; а потом пропивали и самую душу; а уж как душу пропьешь, иди себе на все на четыре стороны: без души человек, что порожняя склянка; шваркнешь о камень – дзынь, и нет ничего.
67
Степан Иванов – едва ли не единственный персонаж «Серебряного голубя», который появляется в романе «Петербург» и излагает его герою, Дудкину, содержание первой повести неосуществившейся трилогии (см. Белый. А. Петербург. Л., 1981, с. 100 – 105).
Ну, а Дарьяльский?
Да ничего: спросонья вскочил он на сеновале: его замутило и от душного запаха сена, и оттого, что муха ему попала в рот, и оттого, как навозом чавкал под ним порося; голова с перепоя кружилась, трещала, сеновал прямо-таки под ним заходил колесом, а распухший язык сухо так поворачивался, в точно кислотой ободранном рту: – «Лимончику бы!» – вздохнул он и заснул…
«Где я?» – подумал он, просыпаясь снова, но должно быть, подумал вслух, и, должно быть, солнце стояло уже высоко, потому что из сена над ним опустилась чумазая голова Степки, лавочникина парнишки, чумазая голова, опустилась и дохнула пьяным перегаром:
– Эвона, не помните, барин, как давеча малость повыпивали? Еще я вам признавался, чтобы не сумлевались вы, что я за народное дело и насчет того, что стихосложением занимаюсь, и прочее насчет женшшин.
– Ну и что ж?
– А насчет Матренки-с… Тогда же вас свел, к избе-то ихней… А вы посвистывали в окошечко; ну, бабенка, иетта, из окошка высовывалась, на вас поглядывала, посмеивалась… Да пьяны вы были, и запужалась… Я и увел вас на сеновал… Али не помните?… Только батьке ни слова: он у меня стервец.