Серебряный город мечты
Шрифт:
Вот хуже статься может.
Нервы — штука тонкая.
— Если надумаю, то звонить в мае, — я щёлкаю зажигалкой, смотрю на огненные языки. — Будем пробовать.
Другие тоже пробовали.
Резали.
И говорили после, что ничего-то большего сделать уже нельзя. И поэтому заниматься ерундой дальше не стоит, излишне по сто раз слушать одно и то же, тратя только время, и иллюзии напополам с надеждой питать не следует.
Не хочу.
Лучше вернуться к разговору о куклах и стариках, что эти самые куклы дарят, а после
Иль рассмешить.
Сделать хоть что-то, лишь бы она стала стрекозой.
Привычной.
И безбашенной.
И рассказывать Север всё ж начинает.
— …он испугался кого-то там, увидел и… убежал, — она доходит до заключительного акта и голову, щекоча волосами, поворачивает, смотрит требовательно. — Понимаешь, Дим?
Нет.
Ни черта я не понимаю.
И понимать не особо-то и хочется, вот только куклу вместе с кучей проблем вручили именно Север, а не кому-то ещё. Её подставил чудаковатый пан, вызывая далеко не красивое желание по панской морде за это съездить.
И за Фанчи добавить.
Потому что в совпадения у меня верить не получается: куклу ищут, не гнушаются ради неё взламывать чужие квартиры и по голове бить, а значит слушать и понимать придётся.
— Любош, Алехандро, Марек, Ага. Кого он мог узнать? Или испугался в целом? Увидел кого-то ещё? Мы ведь не одни там были! — она почти вскрикивает, а после заговаривает быстро, пылко, тараторит, закрыв глаза. — Любош всегда интересовался историей, даже на раскопки ездил. И артефакты он разные любит. Папе никогда не нравился его хаотичный подход. У Любоша сарматский шлем соседствует с погребальной маской майя. Он то ищет Атлантиду, то Эльдорадо, то готов разгадывать рукопись Войнича. Ага была недавно в Кутна-Горе, рассказывала про собор и Влашский двор. Она ведет блог, готовит материал.
Север выдыхает шумно, трёт виски, что, думая, всегда делала, а пани Власта её всегда же отчитывала и отучала.
Не отучила.
— Марек… он в нужном времени, в нужном месте. Мы встретились здесь, а его тетушка оказалась знатоком старинных кукол. Легенд тоже. И получается он больше всех может быть в теме. Алехандро… не знаю, мы познакомились на выставке. Он спас меня от пани Богдаловой, потом розы притащил и на свидание звал.
Север замолкает, переводит дыхание.
Ёжится.
Становится будто бы меньше, пусть в ней и так ни роста, ни веса. И мысль о пани Гавелковой со всеми её супами, котлетами и прочей снедью возникает крайне неуместно, но возникает, и Север к ней отправить хочется.
Пусть откормит.
— Я подозреваю друзей, перебираю знакомых людей, думая, кто из них мог ударить Фанчи, — теперь слова она чеканит глухо, и они, слова, делаются тяжёлыми. — Это… дико. И неправильно. И может я ищу чёрную кошку в тёмной комнате, но мне нужен этот Герберт, понимаешь?
Это не прихоть.
Не очередная выходка Попрыгуньи Стрекозы.
Она не договаривает, она лишь вопрошает.
Отчаянно.
И в глазах её зеленеющих отчаянье это плещется, и это тоже дико и неправильно, невозможно, потому что не бывает Север в отчаянье, не может быть, только не она.
Я ведь её знаю.
Или нет?
— Тогда смотри билеты до Либерца. Поехали в гости к Герберту, — я предлагаю.
Решаю и говорю быстрее, чем успеваю подумать о том, что эта спонтанная идея не настолько уж хороша и разумна. И нельзя, наверное, вот так, с бухты-барахты, не договорившись с Йиржи, что Айт у него задержится не до этого, а до следующего вечера.
В целом, нельзя вот так.
И вдвоем.
И пусть не прихоть и блажь эта очередная выходка Север, но меня по сути она не так и касается, и играть в доктора Ватсона не хочется, и можно завалиться обратно домой и в очередной бессчетный раз напиться.
Сослаться, успокаивая остатки совести, на то, что Север меня в общем-то никуда и не зовет, не предлагает ехать в Либерец, поскольку к пану Герберту она общаться собралась, судя по всему, одна.
Или, быть может, в компании Любоша.
Или Алехандро.
Или кого-то ещё, ибо, к восторгу и радости Север, поклонников у неё всегда хватало, и звезду с неба достать ради неё они поголовно и всегда были готовы, впрочем, и дракона одолеть во имя Кветославы Крайновой они не отказывались.
Герои, мать их.
Я же не герой.
И, значит, можно уходить и не вникать ещё больше в её проблемы. Пусть разбирается сама, я и так помог, я и так приехал из-за нее в Прагу, а после потащился в Эрланген, я и так за ней присмотрел, как просила мама.
Хватит.
Кутна-Гора, Айт и ром.
— Сейчас? — Север изумляется.
И, видимо, местами мы с ней когда-то поменяться успели, раз здравый смысл включается у неё, а бредовые и спонтанные идеи синтезируются у меня.
Мир окончательно сошел с ума.
И я заодно.
Потому что, вынимая из её рук телефон и открывая поисковик, я соглашаюсь:
— Сейчас.
Глава 19
Апрель, 6
Либерец, Чехия
Квета
Я просыпаюсь от набата.
Что глух и протяжен.
Что ирреален.
Что из моего сна, в котором пахло гарью, а пепел припорашивал щербатую брусчатку площади, в котором я брела босиком, а колокол бил тревожно этот самый набат, рыдал по кому-то, колыхал туман, и разглядеть я никого не смогла.
Не отыскала.
Я лишь потерялась сама.
И сейчас, в настоящем и реальном, я тоже теряюсь, пытаюсь, шаря рукой в поисках телефона, осознать который час и откуда продолжает разноситься грохот.