Серебряный леопард
Шрифт:
– Неужели турки едят лошадей? – ужаснулся Эдмунд.
Граф был поражен, ведь это было хуже, чем убийство и пытки пилигримов.
– Едят своих лошадей? Нет, они любят своих животных, – пояснил собеседник. – При крайней необходимости они выпускают у них немного крови, смешивают ее с грубой пищей и тем обеспечивают себе отвратительное, но полезное питание. Нужно сказать, что для победы над кочевниками следует применять иную тактику, чем в сражениях с франками. Воюя с франками, нужно создавать видимость отступления, пока их ряды не смешаются, а затем расстреливать по одному. Что касается турок, нужно их преследовать, пока какое-нибудь естественное препятствие не вынудит их остановиться и вступить в бой. Тогда они не смогут противостоять нашей тяжелой кавалерии.
– Ну а что произошло во время битвы у Манзикерта? – спросил Эдмунд, все еще недовольный оценкой, данной византийцем кодексу рыцарской чести.
Бледное лицо графа покраснело.
– Та битва была проиграна только из-за предательства Андроника Дука и дезертирства наших туркополов накануне сражения.
– Каково же ваше мнение о сарацинах? – продолжил расспрашивать Эдмунд.
– Как я уже говорил, сарацины – самые опасные противники. Их главное оружие – копья. Закованные в панцири, эти давние наши враги многое переняли из нашей тактики. И все же даже в заранее подготовленном сражении они не в силах нам противостоять. Их стрелы легче, кольчуги тоньше и лошади помельче. Однако, надеюсь, что вам никогда не придется встретиться с напором их копейщиков, которые являются лучшей кавалерией во всей Азии и Африке. – Граф Лев на минуту умолк, потом спросил: – Кстати, как продвигается изучение теоретического труда императора Льва «Тактика»?
– Я полагал, что хорошо понимаю латынь, – смущенно признался Эдмунд. – Но, милорд граф, мне все же трудно читать эту «Тактику». К сожалению, многие из военных терминов этого автора мне не ясны и даже кажутся странными.
– И тем не менее продолжайте, сэр Эдмунд. И хорошенько изучите эту работу, особенно главы, относящиеся к войне против сарацин. Благодаря милости Божией такие знания следующей весной могут спасти многих из вас от плена или смерти.
– Или от бесчестия, – не мог не добавить Эдмунд.
– Честь? – проговорил граф Лев Бардас. – Честь подобна монете, которую некоторые ценят по одной причине, другие по другой. – Византиец отхлебнул немного вина. Рассеянно расстегнул застежки в форме львиной головы на своем военном плаще. – Поверьте, хороший военачальник у нас предпочтет выиграть сражение, не убив ни одного врага, нежели потерять хоть одного человека из своих. Нет, не смотрите на меня с таким недоумением. Война не просто возможность снискать себе личную славу. Она также и не повод, чтобы погубить жизни как можно большего числа человеческих существ. – Граф Лев поднялся, дружелюбно кивнул. – Подумайте об этом, сэр Эдмунд. Надеюсь навестить вас завтра с хорошими новостями. Я частично рассчитаюсь таким образом со своим долгом благодарности…
Как только граф Лев исчез в коридоре, бывший граф Аренделский, глубоко вздохнув, задумался. Что имел в виду старый военачальник, бросив при расставании слова о намерении рассчитаться со своим «долгом благодарности»? Нужно спросить об этом Сибиллу. Сменяя Розамунду и ее темноволосого супруга, она стала три раза в неделю навещать Эдмунда на вилле графа Льва.
Пошевелив угли в жаровне, чтобы они давали больше тепла, Эдмунд стал лениво листать «Тактику». Однако скоро бросил это занятие и поднял глаза на прекрасную мозаику с изображением охоты на львов, которая покрывала две стены его комнаты. Во всей Англии не найдешь ничего подобного. Разве что случайно, на полу какой-нибудь Римской руины…
Поразительно, думал он, как смог Дрого из ЧетРаро так быстро достигнуть взаимопонимания с его милой, но исключительно независимой сестрой. Святой Михаил! Ломбардец верно рассчитал, когда выдержка и такт должны уступить место смелости и напору. И он победил. Более того, Розамунда говорила о своем муже и смотрела на него с глубокой, но сдержанной нежностью.
Можно ли поверить, что предыдущие жены неистового ломбардца умерли естественной смертью? Это возможно, ведь очень немногие женщины доживали до сорока лет. Если им удавалось выжить после эпидемий чумы, насылаемых Господом, чтобы держать человечество в смирении, то нередко вынашивание ребенка уносило их жизни.
Постепенно Эдмунд, к своему удивлению, стал терпимее относиться к грубому зятю. Он даже стал испытывать нечто похожее на восхищение к этому неутомимому человеку, который прилагал все усилия, чтобы облегчить переход крестоносцев через Босфор.
Дрого тем не менее оказался осмотрительным и почти совсем ничего не рассказывал о передвижениях франкских армий. Он старался также, чтобы Розамунды было поменьше возможностей разговаривать с братом. Поэтому Эдмунд ничего не узнал судьбе герцога Боэмунда.
После нескольких посещений Розамунды Эдмунд пришел к заключению, что она вполне счастлива спокойна. По крайней мере в настоящее время. Находит удовлетворение, управляя мрачным старым домом на улице Крылатого Быка. Причем делает это таким же удовольствием и старанием, как когда-то содержала замок Арендел. Раза два он, правда, заметил на ее руках небольшие кровоподтеки и синяки. Однако, поскольку она ни на что не жаловалась, он сделал вывод, что это следствие слишком пылких занятий любовью.
Выходило, что наибольшее количество известий Эдмунд получал от графини Сибиллы. Однажды, когда она вечером пела ему, Эдмунд внезапно обвинил ее в предательстве. И она, пораженная и разъяренная, пыталась объяснить, каким образом сведения об изменении маршрута герцога Боэмунда достигли Львиного дворца.
– Зачем же обвинять себя, а не вашего прежнего друга Тустэна? – настаивала Сибилла. – С самого детства он был безземельным рыцарем, наемником, преданным тому, кто больше платит.
– Он и теперь мой друг, – твердо сказал граф. Сибилла капризно выпятила алую губку.
– А навестил ли он вас хоть раз после ранения?
– Нет. Я уже задумывался об этом, – признался Эдмунд.
– Не стоит размышлять, – решительно заявила Сибилла. – Вспомните, с каким отвращением я всегда относилась к этому одноглазому кисло-сладкому
человеку!
Позднее Дрого поведал, что этот ветеран неприметно покинул Константинополь и уехал в сторону Нароны.
– Неудивительно, что он бежал, – отозвалась на это сообщение Сибилла. – Известно, что сэр Тустэн был близок к интригану-полупредателю графу Морису Склеру. И если этот Морис не поостережется, то окажется в темнице на острове Принкипо. Сэр Тустэн – опасный человек и с удовольствием вызывал бы осложнения между нашим христианнейшим императором и герцогом Боэмундом Могучим.