Серебряный орел
Шрифт:
— Нет! Пожалуйста!
Один из стоявших снаружи легионеров засмеялся, и у Фабиолы тут же возникло подозрение, что Цезарь проделывает такое не впервые.
Когда снаружи раздался шум, он на мгновение остановился и прислушался.
Она перевела дух, но тревога оказалась ложной. Вместо того чтобы отпустить Фабиолу, он вывернул ей руку, заставил встать на колени и опустился рядом. Она застонала от страха.
— Молчи, иначе будет плохо!
Фабиола сама не знала причины, но эти слова задели в ее душе чувствительную струну. Внезапно она поняла. Поняла все. Цезарь действительно был насильником. И ее отцом.
— Снимай платье, — приказал он. — Я трахну тебя на полу.
Перед ее мысленным взором предстала Вельвинна. Обнаженная. Беспомощная. Одинокая. Двадцать один год назад этот человек сделал то же самое с ее матерью. Фабиолой овладел жгучий гнев.
— Нет! — зарычала она. — Не выйдет!
Цезарь занес руку для удара. Она была готова защищаться изо всех сил.
— Фабиола! — раздался за дверью голос Брута. — Цезарь! Где они?
Последовало неловкое молчание.
— Отвечайте! — крикнул Брут.
— Они в другой комнате, — неохотно пробормотал один из часовых.
— Отойди в сторону.
Цезарь выругался себе под нос, поправил одежду и встал.
Фабиола быстро сделала то же самое. Брут не должен был ничего заподозрить. Она знала его характер. Он бросился бы на всякого, кто попытался бы силой овладеть Фабиолой. Даже на Цезаря, своего командира. О последствиях такого шага было страшно подумать. Последствиях для них обоих. Нужно вести себя так, словно ничего не случилось. И тут на нее снизошло вдохновение. Фабиола раскрыла саднившую ладонь правой руки, на которой лежала сломанная золотая серьга с сердоликом. Охваченная ужасом, до этого момента Фабиола не отдавала себе отчета, что она делает.
В дверях появился Брут.
— Вот вы где, — с облегчением сказал он. При виде Цезаря и своей возлюбленной, стоявших близко друг от друга, он наморщил лоб. — Что случилось?
Цезарь смущенно откашлялся.
— Ничего, милый. Цезарь показывал мне свои доспехи. А потом я уронила серьгу, — бодро ответила Фабиола, протягивая руку. Сломанное украшение отразило свет лампы, и Фабиола взмолилась, чтобы Брут не слишком внимательно его рассматривал. — И мы начали ее искать.
— Понятно, — сказал Брут, в голосе которого слышалось подозрение. — Цезарь, оптион отбыл.
— Отлично. А теперь я должен извиниться перед гостями, — лаконично ответил Цезарь. — И ты тоже. Нам нужно к рассвету достичь Рубикона. Не позже.
— Конечно, — ответил Брут.
— До следующего раза.
Цезарь поклонился Фабиоле и дерзко улыбнулся; двойной смысл этой фразы был понятен только им обоим. Он не боялся огласки. Бывшая рабыня не посмеет и рта открыть. А если и посмеет, он скажет, что ничего подобного не было.
Фабиола изящно поклонилась в ответ, но думала только о кровавой мести.
Брут вывел ее наружу.
— Милая, у тебя усталый вид, — погладив ее по руке, сказал он. — Можешь подремать по дороге. Когда доберемся до брода, я тебя разбужу.
Фабиола, с трудом скрывавшая гнев, только кивнула в ответ.
— Рим ждет нас, — прозвучал сзади голос Цезаря. — Кости брошены.
— Надеюсь, Фортуна сделает так, что нам выпадут две шестерки, — с улыбкой ответил Брут.
Но Фабиола их не слушала. Ты готов был изнасиловать собственную дочь, злобно думала она. Негодяй. Кипевший в ней гнев добавил Фабиоле сил. Она не успокоится, пока Цезарь не заплатит за свое преступление. А орудием мести станет Брут, пусть даже против своей воли. Фабиола раздует мелькнувшую в его глазах искру подозрения в пламя ненависти. Но всему свое время.
Митра, отчаянно взмолилась она. И Юпитер, Всеблагой и Великий. Больше я ни о чем вас не попрошу. Подарите мне только одно.
Смерть моего отца.
Глава XXIV
ЭРИТРЕЙСКОЕ МОРЕ
Прошло почти восемнадцать месяцев…
Неподалеку от аравийского побережья, лето 48 г. до н. э.
Ахмеду и остальным пиратам удалось уцелеть, потому что они вели себя предельно осторожно. Корабль под командованием нубийца держался близ Аравийского рога, в тех водах, которые не могло миновать ни одно судно, идущее в Индию или из Индии. Днем они плыли вдоль берега, высматривая небольшие суденышки, с командами которых было нетрудно справиться. А ближе к вечеру Ахмед отыскивал уединенную бухту или залив, чтобы встать на якорь и заночевать. Став особо бдительным после случая в Кане, когда его опознали как пирата, он избегал посещать любой берег, где имелись города или даже деревни, если только не возникало крайней необходимости. В безлюдных местах можно было не опасаться нескромных взглядов. Там они находили и солоноватую воду, стекавшую мелкими ручейками с гор, опоясывавших Южную Аравию.
Пираты вели исключительно уединенный образ жизни, а из этого следовало, что питались они по большей части рыбой, которую сами ловили на удочки. Однообразное меню чрезвычайно удручало, и на стоянках Ромул пользовался любой возможностью, чтобы отправиться с луком на охоту. Частенько ему удавалось добыть маленькую пустынную антилопу. Товарищи хвалили его охотничье умение. А вот расположения Ахмеда им с Тарквинием никак не удавалось добиться. С того самого дня, как они попали на пиратский корабль, и по сию пору между новичками и командиром так и не возникло доверия, но все же они были полезны друг другу. У Тарквиния имелся перипл, древняя карта, которой Ахмед руководствовался в своем плавании, а Ромул в бою стоил троих. Тем временем пираты продвигались все дальше на запад, и друзья приближались к Египту.
За время плавания они встретили много кораблей, которые в основном двигались на запад и далее на север, к находившимся там крупным городам. Чаще всего корабли были большими, с многочисленными, хорошо вооруженными командами. От таких нубиец держался подальше — незачем испытывать судьбу и рисковать потерей людей, которых у него поубавилось и без боев. Тем более что время от времени попадались суденышки поменьше, которые пираты захватывали и грабили без особого труда.
Тактика пиратов была проста. При виде предполагаемой добычи они подходили к ней как можно ближе. Часть команды пряталась, а другая для отвода глаз возилась на палубе со старыми рыбацкими сетями, которые лежали там как раз для этой цели. Ахмед полагался на то, что его дау с треугольным парусом и высокими, почти одинаковыми носом и кормой ничем не отличается от других таких же судов, плававших вдоль берегов Аравии и Персии. Конечно, любой мореплаватель знал, что пиратов в этих водах почти столько же, сколько и рыбаков, и хитрость редко удавалась. Их жертвы меняли курс и старались побыстрее удалиться от незнакомого корабля.