Серебряный орел
Шрифт:
— Только Катон и оптиматы никак не унимались, — продолжал Вар. — Они требовали вызвать Цезаря в Рим и предать суду за многочисленные злоупотребления властью во время его предыдущего консульства и за то, что он превысил свои полномочия при завоевании Галлии. Ну а Цезарь боролся за должность — все равно какую, лишь бы она могла укрыть его от судебного преследования. Во время кампаний он сказочно обогатился и принялся подкупать политиков — таких, кто отказывался брать у него деньги, оказалось не так уж много.
— Разумно, — заметил
— Да и сторонники Цезаря не раз сводили на нет попытки оптиматов загнать его в угол, — согласился Вар. — И потому Сенат то и дело заходил в тупик.
— А Помпей поглядывал на все это со стороны? — полюбопытствовал Ромул.
— Именно так. Он то ссылался на болезнь, то просто пропускал важные заседания. — Вар пожал плечами. — Я думаю, он пытался избежать неприятностей.
— Или знал, что произойдет потом, — добавил Тарквиний.
— Может, ты и прав, — с тяжелым вздохом согласился Вар. — Но так или иначе, Помпей в конце концов все же присоединился к оптиматам и всем прочим, кто жаждет крови Цезаря. Девять месяцев назад декрет, призывавший Цезаря в Рим, на суд, не прошел только из-за того, что Курион, трибун, состоящий у Цезаря на жалованье, наложил на него вето. Потом было еще несколько попыток. Рано или поздно такой декрет все-таки протолкнут.
— То есть Цезаря загоняют в угол, — сказал Ромул. Услышанное не на шутку встревожило его. С тех пор как он покинул Рим, положение сильно изменилось. К худшему. Если ему действительно удастся вернуться, что с ним будет? А с Фабиолой? Внезапно оказалось, что ему нужно думать не только о мести, но и о многом другом.
Вар задумчиво кивнул.
— Декрет они, может, и примут, вот только вряд ли Цезарь покорно пойдет на заклание.
— Ты думаешь, начнется война? — напрямик спросил Ромул.
— Кто знает? — ответил Вар. — Но когда я уезжал, на улицах и в термах говорили только об этом.
Ромулу хотелось, чтобы верх взял Цезарь. Почему — он не мог объяснить даже самому себе. Может быть, из-за того жестокого массового гладиаторского сражения, в котором они с Бренном приняли участие. Этот бой оплатил Помпей. Против обычаев, в этом бою гладиаторов заставили убивать своих противников, и в тот день их погибло множество. Нет, дело не только в этом, решил Ромул. В отличие от Красса Цезарь, по слухам, был полководцем, умевшим вдохновить своих людей; за ним следовали с охотой. К тому же Ромулу не нравилось, когда толпа начинает жестоко преследовать кого-то. С ним самим такое уже случалось — в лудус и в Маргиане.
В отличие от Ромула Тарквиний в первый момент обрадовался, что Республика оказалась в тяжелом положении. Государство, которое подмяло под себя страну этрусков и уничтожило его народ, само находилось на краю гибели. Но вдруг он нахмурился. Да, он ненавидел Рим, но, пожалуй, безвластие в нем было вовсе не желательно. Если Республика падет, что придет ей на смену? В голове Тарквиния ясно, как звон храмового колокольчика, прозвучал голос Олиния, и по спине пробежали холодные мурашки. «Цезарь должен помнить, что он смертен! Об этом должен будет сказать ему твой сын!»
Он искоса взглянул на Ромула. Неужели именно поэтому Митра хранил их все эти годы?
И тут Тарквиния осенило. Как же он не догадался прежде? Он снова взглянул на Ромула, который был для него… все равно что родной сын.
А в следующее мгновение гаруспик напрягся, почувствовав приближение опасности.
— Хорошо бы выйти в отставку, прежде чем все это начнется, — с наигранным весельем сказал Вар. — Не представляю, как можно сражаться с другими италиками?
Его собеседники ничего не ответили. Ромул снова углубился в мечты и воспоминания о Риме. Тарквиний тоже задумался, глядя куда-то в пространство.
Вдруг Вар широко улыбнулся.
— А почему бы вам не остаться у меня? Я буду хорошо платить.
Тарквиний повернулся и посмотрел ему в лицо.
— Благодарим тебя, но мы не можем.
Ромул, старавшийся не выдать разочарования, увидел, что лицо гаруспика приняло хорошо знакомое ему выражение, которое часто извещало о том, что Тарквиния постигло откровение. Как юноше ни хотелось возразить, но он прикусил язык. Что-то случилось или должно было случиться.
Тарквиний допил свою чашу и поднялся.
— Благодарим тебя за вино, — сказал он. — Да будет твое путешествие удачным. А мы должны идти. — Он кивнул в сторону выхода, показывая Ромулу, что надо подниматься. Оставив изумленного Вара за столом, они быстро вышли на улицу.
— Что случилось?
— Точно не знаю, — ответил Тарквиний. — Какая-то серьезная опасность.
Они едва успели пройти несколько шагов, как услышали приближавшийся топот сандалий. Выйдя из переулка на широкую улицу, друзья сразу увидели пирата с их дау, иудея Зебулона — одного из тех, кого Ахмед оставил заниматься погрузкой.
— Что случилось? — крикнул ему Ромул.
Зебулон остановился, тяжело дыша.
— Быстро на корабль!
— В чем дело? — спросил Тарквиний.
Зебулон подошел к ним и лишь тогда прошептал:
— Таможня. Обыскивают все корабли.
Никаких других объяснений не требовалось.
И опять, в который раз, Ромул изумился способностям гаруспика. Но тут же вспомнил об их спутнике.
— Мустафа! — воскликнул он. — Где его искать?
— Да тут по меньшей мере дюжина публичных домов, — ответил Тарквиний. — Мы не сможем обойти их все.
Ромул инстинктивно вскинул голову и всмотрелся в узкую полоску неба, просвечивавшего между тесно сблизившимися крышами. Ничего. Расстроенный, он повернулся к Тарквинию.
— Мы не можем бросить его.
— Нет времени, — пробормотал гаруспик. — К тому же Мустафа — сам хозяин своей судьбы. Его возьмут на любой корабль.
Зебулон также не выказал желания искать пропавшего матроса.