Серебряный пояс
Шрифт:
Не каждый золотарь может и умеет держать себя в границах трезвости. Есть такие мужики, что в питейном заведении пропадают неделю и больше. А некоторые в короткий срок спускают всю сезонную зарплату. Пьянство среди людей тайги — бич и горе целого народа. Не знает подвыпившая душа работяги меры. Одурманенное алкоголем сознание, как разум ребенка: попроси — отдаст все. Добрая рука, словно взмах сеятеля, кидает деньги направо и налево. И изменить здесь что-то невозможно.
Караулят жены мужей своих у порога конторы. Практичный ум женщины смотрит на мир ясными, чистыми глазами. Старательская зарплата в Покрова — единственный доход семьи на целый год. Если не забрать у мужика деньги сейчас, завтра их может не быть. Подобных случаев бессчетное количество. Как потом жить зиму на одной соленой черемше?
Едва муж выходит из двери, жена тут как тут:
— А ну, дорогой, пойдем в сторону!
Трезвый старатель понимает, что от него хотят, соглашается, отдает деньги супруге. Однако не забывает положить в карман на утеху души заначку. Умная женщина соглашается с условием: когда-то надо кормильцу расслабиться. Другая, глупая да зряшная баба, опозорит мужа, обыщет карманы, залезет в сапоги да под картуз, заберет все деньги до копейки: «Нечего деньги на ветер пускать! Лучше детям леденцы купи!».
Сконфуженный муж соглашается, первым делом заходит в лавку, покупает своим и другим ребятишкам авоську сладостей и только потом бежит в знакомую дверь. Душа горит желанием! Сердце порхает рябчиком! Мужик рад, что баба не нашла две десятки, что он успел, спрятал их в нижнее белье, когда был в конторе.
А в выгребухе уже шумно! Испив достойную чарку вина, старатели раскраснелись, ведут неторопливую, но громкую беседу. За стойкой заведения суетятся лавочники. Один разливает по чаркам спиртное. Второй отвешивает на весах немудреную снедь. Выбор закуски небогат, но дефицитен. В небольшом, плоском — для удобной транспортировки на спине лошади — бочонке — ржавая селедка. На полках консервные банки с китайской тушенкой, ветчиной, какими-то просроченными деликатесами. На вешалах кольца копченой колбасы, в жестяном жбане ржаные сухари. Питейное заведение — не роскошь для гурманов. Подвыпивший старатель не смотрит на продукт: что есть, тем и закусывает. Это в лавке за углом богатый выбор товара. Там есть материя, одежда, сыпучие продукты. Поэтому когда-то кто-то из мужиков дал меткое прозвище питейному заведению — выгребуха, что означало «выгрести из карманов деньги».
Приисковая выгребуха — достаточно просторное помещение. В нем может одновременно пребывать до пятидесяти человек. Прочные, сделанные из толстых кедровых досок, столы и лавки крепки, как стены. Двери выгребухи в два раза толще обычных. Одна из них открывается на улицу, другая врублена в стену дома, чтобы лавочникам вовремя убежать. Посуда для застолья исключительно железная. На окнах кованые решетки. Все предусмотрено для кулачных боев, которые здесь случаются достаточно часто.
Силен телом и духом человек тайги! Ноги крепки, как бревна. Руки жилисты, как пружины капкана. Трезвый старатель всегда ведет себя в рамках достойного приличия. Но как попадет в кровь спиртное да вспомнятся прошлые обиды — держись! В обычном человеке просыпается медведь, способный сокрушить все, что попадется на его пути. Вот тогда в драке лопаются сухими лучинками столы и лавки. Шуршат фольгой железные кружки. От удара кулака вылетают с петель прочные двери, а лавочники бегут крысами в дом, запирая запасной вход на оглоблю. Бывали случаи, кулачный бой оканчивался кровопролитием. Однако в выгребухе на это мало кто обращает внимания. Карабаевцы в чужие дела не вмешиваются, у них другие обязанности. В тайге нет «ни Насти, ни власти». Старатели — народ тяжелый, сами разберутся. А что до Закона, так на тот случай тайга все спишет.
Гудит выгребуха! Гуляют работяги. На то имеют полное право. Один раз в год сезон заканчивается. Лавочники за стойкой суетятся, вино-закусь гостям подают. Трезвым положенную дозу чистого спирта отмеряют. Захмелевшим наливают из другой, разбавленной водой емкости. Копченая колбаса да консервы разложены кучами на столах. Люди не видят разницы между чужим и своим. Если стоишь рядом, значит, должен поддержать компанию, выпить чарку водки за успех прошедшего сезона. А не хочешь пить, так вон из выгребухи — долой!
Уважаемые промысловики, испив положенную порцию вина, расходятся компаниями по домам. Заранее договорившись, небольшие группы по семь — десять человек степенно выходят из питейного заведения, заходят в лавку с другой стороны дома, набирают спирта, продуктов и идут в чей-то дом продолжать праздник. В выгребухе остаются захмелевшие мужики, «одинокие волки» и холостяки, ожидающие появления гулящих девок. Вот старыми мехами хрюкнула гармошка. Кто-то заказал плясовую. Другие поддержали, вскочили с мест, раздвинули столы, освободили середину. Лихой гармонист взорвал кнопки, и началось! Сначала пара, потом еще несколько мужиков образовали круг, затопали каблуками, подбадривающее закричали, засвистели в такт ритму. Стены дрожат, полы трещат, воздух рвется! Лавочники в угол отскочили: не дай бог кто из старателей в пляске невзначай кулаком в лоб прилепит. Из подсобки неторопливо выглянул Мишка Стелькин, довольно усмехнулся, качнул головой: пора девок выпускать.
Прошло немного времени. Дверь, ведущая в дом, неторопливо открылась. Из нее, плавно покачивая бедрами, вышли четыре молодухи легкого поведения. Изрядно затасканные по таежным приискам, изъеденные ранними морщинами лица, прокуренные зубы и по-хамски выставленные напоказ обвисшие груди все равно вызывали у мужиков вожделение. Перед ними были женщины, пусть последнего сорта. Но они могли удовлетворить звериное желание мужчины. Увидев их, старатели взорвались довольными голосами, пропустили представительниц прекрасного пола в круг. Девки приняли приглашение, пустились в пляс, одаривая каждого мужика выстрелом волнующих глаз. Каждая из них, умело представляя себя как объект повышенного внимания, зажигала старателя: «Вот я какая, красивая и недоступная! А ну, попробуй, возьми меня!». И мужики зажигались. Каждый из них, одичавший в тайге без ласки, был готов отдать Мишке сторублевую бумажку за один час в комнате дома купца Подсосова.
Мишка Стелькин довольно ухмылялся: процесс пошел! За эту неделю он должен собрать большой куш, вывернуть загулявшим старателям карманы до копейки. Там, в уездном городе, ему надо достроить двухэтажный дом, открыть в городе еще одну лавку, прикупить десять лошадей. Четыре десятка коней для доставки товара на старательские прииски уже себя не оправдывают. Разум грезит большим размахом: «Эх, узнать бы, где находится сисимский прииск! Вот тогда можно развернуться в полную силу».
Довольно потирая влажные ладони, Мишка повернулся, пошел назад, в дом. На нижнем этаже никого нет. Служащие и помощники на рабочих местах — в выгребухе и торговой лавке. Получив подписанные расчетные листы, карабаевцы уехали назад: служба прежде всего! В соседней комнате за печкой спит Петруша. Мишка осторожно прошел к нему, чтобы растолкать. Тот игнорировал его настойчивость протяжным храпом: сказывалась тяжелая ночь у деда Ворогова. Под кроватью — тяжелая сума с христианскими подаяниями. Мишка поднял ее, дважды сунул в нее свою хищную руку, переложил две горсти того, что попалось, себе в карман, остальное поставил на место. «Что попалось» имело большой вес. Это заставило мужика покраснеть от жадности. Здесь были небольшие самородки, кольца, сережки, какая-то цепочка.
— Да прости меня, Господи! — троекратно перекрестил себя Мишка перед образами и поспешно вышел из комнаты.
Заклятие Власа Бердюгина
Домой возвращались шумной компанией. Во главе процессии — Григорий Панов. Рядом верные спутники в работе и по жизни: дед Павел Казанцев, Иван Шафранов, Василий Веретенников, Иван Мамаев, Григорий Усольцев, еще человек пять старателей сисимской артели.
Шли неторопливо, свободно, вольно, с чувством гордости за хорошую работу. Недаром прошел старательский сезон! В карманах шуршат достойные купюры. Есть чем отдать долг, прокормить семью до следующего расчета, прикупить одежду женам, детям, самому приобрести еще одни новые сапоги. Понятно, что заработка не хватит на достойную жизнь в уездном городе в уютном, теплом, сосновом доме. Так или иначе весь следующий год, а за ним второй, третий, пятый, вероятно, и десятый пройдут здесь, на приисках. Однако каждый тешится самообманом, что на будущий сезон все будет еще лучше, чем нынче. Вон, у других артельщиков расчета едва хватило покрыть долг. Так стоит ли думать и горевать о завтрашнем дне, когда душа поет в хмельном вине?
Идут старатели по узкой улице приискового поселка. В руках — сумы с разными яствами. На шеях показательно висит колбаса кольцами. Из карманов торчат запечатанные сургучом бутылки. Все должны знать: вон мы какие, не дегтем мазаны! Пусть все видят, что значит настоящий фартовый старатель-бергало!
Перед крылечком старой, ветхой избенки, оперевшись сухим, сгорбленным телом на посох, стоит бабка Ветлужанка. Сколько ей лет, она и сама не помнит. Как давно она живет здесь, никто не знает. Кончились славные дни старушки. Канули в Лету былые воспоминания о душезахватывающих самородках, которые она отмывала своими руками много лет назад. Где здоровье старой старательницы? Где те самородки, которые сейчас могли обеспечить ей достаточную старость? Нет ничего у нее, кроме картошки да сухарей. Как нет никого из семьи, кто мог бы ей помочь в уважаемых годах. Муж умер двадцать лет назад. Одного сына задавило в глубоком шурфе. Дочь утонула весной в реке. Третьего сына в тайге помял медведь, сделал калекой. Не выправился он, так и умер на третий год от боли и бессилия. Еще два сына давно потерялись в тайге. Одна бабка осталась. Рядом сидит слепая от старости собака, а на маленьком, размером с ладонь окошке, греется на солнышке седая кошка.