Серебряный шрам

Дышев Андрей Михайлович

Когда я поднялся наверх и завалился в наш номер, Валери сидела в кресле с книжкой в руках. Взглянула на меня, и усмешка пробежала по ее губам.

– Здорово ты набрался. О чем это вы с ним так долго трепались?

Меня это задело. Я подошел к ней, выбил из ее рук книгу и, глядя ей в глаза, произнес:

– О красивой жизни. И вообще, это не твое дело, это военная тайна. Ты мне не жена. Ты вообще непонятно кто… Я не прав? Ну скажи, кто ты? Что ты замышляешь?

Валери молчала.

– А-а, вот видишь! Молчишь. Потому что признаться страшно.

После этого я, не раздевшись, рухнул в кровать и долго лежал неподвижно, притворяясь спящим, наблюдая за Валери через щелочки век. Она читала, изредка кидая на меня взгляды. Потом положила книгу на кровать, встала, тихо подошла к телефону, набрала номер и сказала, прикрывая трубку рукой:

– Мы прилетели, Низами Султанович.

Видимо, ей что-то говорили; она молчала, лишь сказала «Хорошо» перед тем, как опустить трубку на телефон.

Я взвился на кровати, как удав:

– Кому ты звонила?

Она вздрогнула, по ее лицу пробежала тень испуга.

– Фу-ты, напугал! То лежит, как покойник, то вскакивает как при пожаре. Адвокату я звонила. Рамазанову. Сказала, что мы прилетели.

– А я подумал, что в морг, – ответил я.

– Если ты будешь так напиваться, то не исключено, что придется звонить и в морг.

Я взревел, как разъяренный зверь, швырнул в нее подушку, потом схватил Валери в охапку и повалил на кровать. Трудно назвать то, что я с ней вытворял, проявлением любви, но Валери осталась довольна мною, хотя утро было для нее хмурым и ей пришлось класть на глаза примочки из заварки.

Я же чувствовал себя прекрасно, сделал на балконе зарядку, полюбовался на парк, который пышным зеленым ковром расстилался под окнами гостиницы, откуда доносилась восточная музыка и веяло запахом горящих углей – шашлычники и пловщики начинали готовить.

– Я умираю с голоду! Эти запахи могут свести с ума!

Валери вытиралась махровым полотенцем, глядя на меня с любовью и легким укором.

– Первый раз вижу мужчину, который хочет есть на следующее утро после пьянки.

– Ты плохо знаешь мужчин, милая. А впрочем, это не худшее твое качество.

– Ты хорошо помнишь вчерашний день? Провалов в памяти нет?

– Кажется, сегодня мы должны встретиться с Алексеевым… Точно! – Я хлопнул себя по лбу и полез в нагрудный карман рубашки. – Где-то у меня должна быть его визитка.

В кармане рубашки ее не оказалось, и я обыскал брюки.

– Куда я ее подевал?

– Странно, что ты вообще вернулся с головой… Зачем тебе визитка?

– Там был записан номер его комнаты… Четыреста пятнадцатая, кажется. Ладно, найдем!.. Послушай, ты мне так и не рассказала, что сказал Рамазанов.

– Сказал, ждать. Нас вызовут.

– И долго ждать?

– Не думаю.

– Я чего беспокоюсь – как у тебя насчет средств к существованию? – Я потер пальцами невидимую щепотку. – Мне много не надо, но на халяву могу потерять совесть и загулять.

– Не надо беспокоиться. – Валери погрозила мне пальчиком. – Никаких загулов не будет.

– Послушай, ты ведешь себя так, как будто ты – моя жена.

– А разве ты не хотел бы, чтобы я стала твоей женой?

– Это провокационный вопрос.

– Когда мужчин принуждают ответить четко и вразумительно «да» или «нет», они всегда увиливают в сторону и придумывают несуществующие провокации.

– Да или нет – тебя принципиально не интересует, потому что ты безразлична ко мне. Но тебе хочется ясности, хочется знать меня вдоль и поперек, как прочитанную книгу, чтобы прогнозировать мои поступки. Но мне, – я взял баллончик с пеной для бритья, выпустил струю на щеки и стал растирать кисточкой, – но мне этого совсем не хочется. Не только женщина должна быть загадочной.

– Ты считаешь, что в тебе недостаточно загадочного?

– Я считаю, что у каждого человека должен быть маленький такой мирок, недоступный для других. Чувства лучше прятать именно там.

– Ах, вот как! – вспыхнула Валери. – Оказывается, ты бессовестный лицемер!

– Лицемерие, милая, это когда мы выдаем одни чувства за другие. А когда мы их просто глубоко прячем, это элементарная предусмотрительность, что не противоречит этике.

– У тебя философия толстокожего бегемота. Господи! – Валери сложила ладони лодочкой и закатила глаза вверх. – И этого человека я почти любила!

Мы занимались словесными перестрелками довольно долго, пока чувство голода не выгнало нас из номера в поисках пищи. У лифта я внезапно хлопнул себя по лбу.

– Стоп! – скомандовал я. – Задний ход! Я оставил в номере куртку.

– А зачем тебе куртка? Жара на улице.

– Я использую ее в качестве подстилки. Кинул на траву – и вперед!

– Я жду внизу, – сказала Валери, потому что дверки лифта уже раскрылись перед ней.

Войдя в комнату, я закрыл дверь на замок, сел рядом с телефоном и набрал по памяти номер, по которому Валери звонила вчера вечером. Запоминать цифры несложно, если уметь их систематизировать. Две крайние – двойки – символизируют нас с Валери, а внутреннюю пару – тройку и четверку запомнить совсем просто – я так учился в школе и потому до сих пор вляпываюсь во всевозможные авантюры. Главное – вовремя придумать образы под цифры, и запомнить можно все, что угодно.

На другом конце провода трубку никто не брал.

Глава 5

Валери, что называется, умела отвязываться и, как могло показаться, напрочь забыла о своем несчастном братце. Она таскала меня по всем барам и кафе, которые встречались на нашем пути, и завелась настолько, что стала привлекать своим раскрепощенным поведением благочестивых мусульман. Я носил ее на руках, купался вместе с ней в фонтане и к четырем часам дня изнемог до такой степени, что сел в тенистом скверике на скамейку и подремал часик, пока Валери меняла очередную партию долларов на рубли и выбирала в ювелирном магазине украшение для вечернего платья.