Серенький волчок
Шрифт:
Это большая удача. Впрочем, везение ни при чем. Не нужно скидывать со счетов собственный талант. Повесть действительно вышла хороша, и книга раскупалась мгновенно. Критики, конечно, придрались к мелочам: на то они и критики, но в их отзывах было подлинное уважение. Антон чувствовал, что впервые после смерти сына к нему возвращается прежняя уверенность, как когда-то в начале писательской карьеры. Тогда он был готов горы свернуть, несмотря ни на какие обстоятельства.
Съемки планировались на апрель. За два месяца нужно написать сценарий. Для такой серьезной
Антон въехал в поселок. Повернул на центральную улицу. Редкие сельчане оборачивались ему вслед. Нормального контакта Антон и Лена с ними не наладили. Наверное, для местных они и останутся богатеями из Москвы. Лена как-то в магазине услышала, что их так прозвали – «богатеи из Москвы». «Ну что ж, какими хотите нас видеть – такими и будем» – подумал тогда Куприн.
Следовало проехать на другую сторону поселка, потом повернуть направо, миновать еще несколько домов, снова повернуть – теперь налево, и там уже виднелось их имение.
За поворотом, на обочине возле высокого дома, дергался облупленный жигуленок, буксуя в глубоком снегу. Видимо, хозяин пытался заехать во двор. Антон неожиданно для себя решил помочь.
Он остановился, но двигатель глушить не стал. Куприн не встречал этого соседа раньше, хоть и жили они близко друг от друга. Подумал, что владелец колымаги – дедок. Однако шофером оказался молодой парень. Блеснули дорогие очки.
«Однажды я слышал об очках, – подумал Куприн. – Был необычный разговор… По-моему, это Лена говорила. Постойте, так это наш сосед столяр!» – вспомнил он.
Подошел к парню. Тот заулыбался и протянул руку.
– Добрый вечер. Спасибо! Не проехали мимо. Поможете?
Куприн кивнул.
– Конечно. Буксиром дернем?
Парень замахал руками.
– Нет-нет, не стоит! Здесь бы только немного раскачать. Давайте, вы сядете за руль, а я сзади подтолкну?
– Ну что ж, рискнем.
Антон втиснулся в машину. Салон выглядел на удивление аккуратным. Сильно пахло свежим деревом и лаком. Над лобовым стеклом, где водители обычно крепят образок, висела женская фотография. Приборная панель светилась тускло, кто на снимке – не разглядишь.
– Давайте! – раздался голос.
Он газанул, потом еще разок, раскачивая машину. Жигуленок натужно заворчал и выполз из снега. Антон вылез из машины.
– Спасибо большое, выручили! – столяр снова протянул руку. – Я Володя, местный мастер, мебель делаю на заказ. Наверное, ваша жена рассказывала?
Антон представился, хотя и без того было ясно, что парень его знает.
– Глубоковат снежок для такой машины, – сказал Куприн и тут же пожалел. Прозвучало это снисходительно. Однако Володя не обиделся.
– Если бы не работа – сидел бы я дома, да чаек попивал. Но, как говорится, волка ноги кормят. Зимой в это время заказов почти нет, а какие и есть – выбирать не приходится.
Парень говорил обычные вещи, но разговор Антона тяготил. «Услужливый он какой-то, этот столяр, или краснодеревщик, – подумал Куприн. – Улыбается, шутит, а сам внимательно рассматривает. Взгляд настороженный. Любопытно вживую увидеть писателя».
Сосед был не против поболтать еще, но Антон извинился, сказал, что торопится домой. Отъезжая, он глянул в зеркало: парень стоял на дороге и смотрел ему вслед.
Куприн тряхнул головой, освобождаясь от неприятных впечатлений. «У нас к человеку с именем и достатком всегда относятся заискивающе, а в душе – черная зависть. Ну их всех!» – решил он.
Заехав в гараж, Антон почему-то вспомнил фотографию на стекле жигуленка. Видимо, романтик столяр приклеил фото какой-нибудь актрисы или певички.
Дни за работой проходили быстро. Сценарий, несмотря на споры с режиссером Солем, корректировки и уточнения, продвигался хорошо. Количество написанных страниц росло. Если так пойдет и дальше – скоро можно будет лететь на острова.
Лена чаще улыбалась, становилась похожей на себя прежнюю. Помогала в этом и Галина, в последнее время она приезжала в гости чаще. Иногда Лена ездила к ней в город. Петр бывал реже, в основном они виделись с Антоном в Москве.
Но бывали у Куприных минуты, когда оживленный разговор вдруг прекращался, и они виновато глядели друг на друга, словно прося взаимного прощения за то, что забыли о случившемся. Волны печали накатывали на них, и в глазах жены появлялись слезы. Но это уже были слезы смирения, а не мучительного отрицания смерти.
Лена занимала себя работой по хозяйству. Забот хватало. Среди прочих дел она действительно всерьез увлеклась садоводством и каждое утро приносила на кухню из оранжереи пучки ярких зеленых салатов.
Антон подшучивал.
– Ленусик, открывай бизнес. Будешь продавать салатики на местном рынке. Каждый захочет купить зелень у такой красавицы из Москвы.
– Насчет красавицы согласна, – невозмутимо парировала она. – А вот для продажи не хватит. Ты с таким удовольствием ее трескаешь! Не успевает подрасти. Попробовал бы повозиться сам. Думаешь, это легко? Впрочем, тебе не понять. Ты и ничтожные дела земные – несовместимы. А вот Лев Толстой сено косил и не чурался физической работы, – Лена подтрунивала над мужем.
– Так я ведь лужайку постригаю! – возмущался сквозь смех Антон. – И вообще, разделение труда – великая вещь. Кому-то руками работать, а кому-то книжки писать. К тому же это Лев Толстой. Вот когда стану гениальным классиком – тогда выйду в поле с косой. А пока и сенокосилки хватит.
– У нас все будет хорошо. Ты и сейчас самый лучший писатель, – нежно сказала Лена и обняла мужа.
В последний понедельник февраля, утром, Антон уехал в Москву, на киностудию. Поначалу они планировали отправиться всей семьей и после завершения дел походить по торговому центру, но Саша накануне начал подозрительно кашлять, и Лена осталась с сыном дома.