Серёжик (без иллюстраций)
Шрифт:
Открылась дверца настенных часов, оттуда высунулся деревянный ёжик, профырчал «Фр-Фр».
Серёжик показал ему язык и задумался. У этого деревянного ёжика в часах, наверное, есть деревянная мама. Они сидят там, читают деревянные книжки и пьют деревянное молоко. Хорошо — только вылезай и фыркай.
А на подоконнике среди кудрявой травки, которую мама подстригала по вторникам, грибы в горшках. Не для еды, для красоты. В каждом горшке по два. Гриб-мама и гриб-сыночек. Стоят себе радуются. Им тоже хорошо, они вместе.
На
Куда могла она деться? Никуда! Вот сейчас мама откроет дверь и скажет: «Как ты?» А Серёжик ответит: «Ерунда! Если бы не два сантиметра, меня давно можно было бы оставлять самого».
Глава 2 Находка
Серёжик открыл холодильник и наморщил нос.
— Только борщ! Фу!
По телевизору никогда не советовали есть борщ, а только йогурт и шоколадки.
Серёжик верил телевизору.
Там показывали дома до неба, а не избушки, как в Дальнем Лесу.
А ещё парады, салюты, фонтаны и карнавалы! Там всё вокруг было механизировано: дёрнешь за ветку — банка с соком из дупла вываливается, сорвёшь гриб — червяки из него сами бегут. Даже дворниками, подумать только, там работали машины со специальными щетками!
Серёжик, когда видел белок, метущих дорогу хвостами, всегда вспоминал эти машины!
Да, по телевизору всё лучше!
Там и одежду ёжики носили разноцветную. Фиолетовые тапочки, зелёные носки. Красота! И зовут их там, в телевизоре по-разному! Васи, Пети, Славики!
А в Дальнем Лесу у каждой ежиной семьи свой цвет. У Серёжика с мамой — серый. Поэтому и дом у них серого цвета, и сандалии, и пальто.
А у Зелёжиков, что живут напротив, все зелёное. Они на кузнечиков с огурцами похожи. И штаны зелёные, и рубашки, шнурки в ботинках — и те зелёные.
Краснёжики, когда гулять выходят, кажется, пожар начался.
Вот глупые имена! Когда Серёжик был маленький, он плакал и просил назвать его Борей. Но мама и сама, оказывается, всю жизнь мечтала быть Сюзанной, а так и оставалась Серёжихой. Таковы законы Дальнего Леса.
Серёжик, вытерев слезы, включил телевизор. Шла триста вторая серия про хомяка-разведчика.
Ёжик грыз хлеб и запивал водой из-под крана.
Мама бы дала яичницу и молоко.
По телевизору уписывали ананасы с коктейлем.
Вдруг экран погас! Сколько ёжик ни давил на кнопки пульта — всё зря! Стало ещё обиднее: ни печенья, ни мамы, ни телевизора.
Что-то зашуршало наверху. Серёжик подскочил и бросился в свою комнату. Никого.
Странное шуршание. Непонятное.
И опять тяжёлая тишина. И дорога, ведущая к дому, пуста. И деревянный ёжик фыркает, а мамы всё нет и нет. Как будто не было вовсе.
Ах, какая у Серёжика была замечательная мама! Они вместе играли во всё на свете: в шашки, в солдатики и даже в догонялки. Мама учила Серёжика прыгать через скакалочку и подтягиваться на турнике. Мама пекла пироги с картошкой, брусникой и грибами. А иногда и пирожные с кремом. Но вкуснее всего, конечно, мандариновое печенье! Квадратное, с резными уголками! Хрустящее, с извилистыми оранжевыми прожилками!
Конечно, мама ещё варила никому не нужные борщи, каши и другую бесполезную еду.
Она любила заниматься пустяками: полола подосиновики, скребла до блеска забор и, что уж совсем глупо, мыла то, что всё равно испачкается: полы, чашки, свои и Серёжиковы иголки. А никому не видный хвостик заставляла полоскать два раза в день!
И всё равно, это была самая лучшая в мире мама!
Она любила повторять:
— Два сантиметра — ерунда. Ты станешь большим и храбрым!
Серёжик спрашивал:
— А умным?
— Самый большой ум — это доброе сердце, — отвечала мама.
Трудно поверить в то, что станешь большим и храбрым, если тебя дразнят микробом, если боишься всего: пауков, чернющей темноты, ёжеедов, скелетов, кротов и злых шух!
Серёжик наизусть знал книжку про енота-богатыря. Вот кто был большим и храбрым! На каждой странице он спасал всех без разбора, размахивая мечом!! Вжик-вжик!
Мама тоже любила такие книжки! Она даже вышивала крестиком картины из древних мифов: «Рыцарь Горностай и его верный оруженосец Суслик», «Победа над коварством, или бесстрашный Пингвин», «Подвиг могучей Мыши, или поверженный головастик». Эти картины висели по всему дому, Серёжик любил их рассматривать.
А как мама пела! Все птицы слетались её послушать!
Устав ждать дома, Серёжик вышел во двор и до самых сумерек выглядывал в дырку в заборе.
Только когда стали зажигаться звёзды, он поплёлся обратно.
Очень хотелось есть. Хлеб закончился.
Сбегать в магазин или к соседям — нельзя. Он дошкольник — ему запрещается выходить за ворота. К тому же, если узнают, что он один, маму накажут. Очень большое преступление — оставлять дошкольника без присмотра. Штраф — 500 боровиков!
Серёжик поплелся в гостиную, сел на траву. Она была прохладной. Ещё утром мама, напевая, поливала её из лейки.
В густой траве, если поискать, всегда можно найти что-то давно потерянное: старого солдатика, кирпичик конструктора, плашку лото.
Серёжик стал на четвереньки и пополз, шаря по ковру лапками. Просто так. Чтобы перестать думать о маме. Потом он решил, что ползать просто так — глупо. И стал ползать по-умному: искать заводную гоночную машинку, пропавшую в понедельник.
Около гнутой ножки стола он вдруг наткнулся на что-то холодное. Как будто в траве спрятался кусочек льда. Серёжик, обрадовавшись, схватил это что-то, оказавшееся к тому же ещё и тяжёлым. Каково же было его удивление, когда он вытащил покрытый инеем чугунный ключ, весь в причудливых узорах и ржавчине.