Шрифт:
Здравствуй, читатель. Если глаза твои сейчас скользят по страницам этого манускрипта, значит Маруся сделала свое дело, в чем я лично, не имею права сомневаться. Неважно, кто ты и как к тебе попали эти записи, которые я делал на протяжении всей своей жизни. Важно, что ты есть. Самое же интересное в этом, что меня уже нет. Записи эти ты можешь считать своеобразным мостом, который я перекинул между нами. Пускай этот мост поможет тебе – я буду на это надеяться. Блуждающая душа моя, смею верить, наконец, обрела покой и теперь я, уснувший мирным сном навеки, могу предстать перед тобой лишь в виде букв, которые по мере прочтения будут складываться у тебя в голове в образы. Все, что я здесь описал – чистая правда. Врать и приукрашивать мне нет никакого резона, ведь, как ты уже знаешь, я более не хожу по этому свету – а мертвецам лгать не позволяет их статус. Вся моя жизнь, как на ладони. Бери ее читатель, я тебе ее дарю.
Игнат Петрович Борщев (@partisan86),
208 год Эпохи Светлого Восхождения
ЧАСТЬ I
Прекрасный серый свет
«Мама, а что это там в небе черное к нам летит?»
Признанный Шедевр Запечатлителя @Miha91
2023 год Эпохи Алого Заката
Глава 1
Что ж, читатель, пора поведать тебе историю моей жизни с самого начала пути. Путь этот начался в сто восемьдесят шестом году Эпохи Светлого Восхождения. Именно в этом году холодной январской ночью на свет появился я. Мать моя, Марфа Ильинична Лазарева или попросту @lazarka_m171, родила меня в пятнадцать лет, что считалось идеальным возрастом для родов первенца по шкале Народного Комиссариата Популяции нашего славного Государства – Славянского Содружества Соединенной Руси (СССР). Репродуктивная система женщин к двадцати годам не состоянии была воспроизвести здоровое потомство и согласно Священному Декрету номер 66, пункту 3, подпункту 3,3 «Всякая особь женского пола по исполнении ею девятнадцати летъ обязана пройти процедуру медицинской стерилизации во избежание надлома генофонда СССР». Ответственность за нарушение декрета была суровой: по нижней планке уголовного кодекса – заключение в Белой Комнате, а по верхней и вовсе Изгнание за Предел. Мать трудилась в Исполкоме уездного города Асбестинск Уральской Губернии, небольшого населенного пункта Западного Квадранта СССР. Она работала машинисткой с одиннадцати лет, набивая муниципальные декреты, издаваемые законодательными органами местного самоуправления. Работа была напряженной, требовала внимательности и усидчивости, платили мало – ежемесячная получка ее составляла к пятнадцати годам тридцать пять криптогривен. Этого хватало на шесть часов Погружения пятого уровня или же двенадцать часов Погружения седьмого уровня. Мать была сильной женщиной и не тратила криптогривны попусту, погружаясь на седьмой уровень всего по два часа в месяц, что сильно сказывалось на ее уровне дофамина и серотонина. Она копила сбережения, мечтая однажды собрать сумму, которой хватило хотя бы на один час Погружения первого уровня, но не для себя. Она мечтала, чтобы это сделал ее сын, то есть я. Мать была строгой и непреклонной функционеркой правящей Партии Народного Восхождения (ПНВ) и уже к двадцати годам народный комиссар Западного Квадранта СССР товарищ-консорт Жлобов пожаловал ей именную медаль за «Заслуги перед Уездом третьей степени», чем мать моя гордилась больше всего в своей жизни.
Мой отец – Петр Федорович Борщев (@borschig) принадлежал к творческой интеллигенции. Это был здоровый мужик с пышными усами, который не вылазил из своего клетчатого пиджака, дарованного ему некогда с плеча прославленного барда СССР Мирона Михайлова, больше известного среди определенных кругов населения как @mironox. Отец днями и ночами пропадал в трактире «Моргенстерн», снискавшем себе славу притона для тех, кто пытается творить, не получив при этом лицензию от ПНВ. Таких называли Отщепенцами – прямо Партия не запрещала нелицензированное творчество, однако извлекать прибыль из такого творчества было невозможно, да и трансляция своего искусства в массы без согласования с Комитетом Правды каралось уголовным кодексом. Официально отец работал в Коллегии по правам мутантов – полугосударственной организации, которая занималась защитой мутантов, попавших под неумолимый пресс общества или правящей Партии. Отец и сам состоял в партии, да вот только не в ПНВ – к номенклатуре и очковтирательству он испытывал призрение с малых лет. Он входил в состав левого крыла Пивной Партии СССР – оппозиционной структуры маргинального типа, которая, однако, от выборов к выборам, да набирала необходимое количество голосов для прохождения Верховный Совет.
Мои родители жили в любви и согласии, хоть и случались у них разногласия по поводу самых различных аспектов жизнеустройства. Образы жизни у них были тоже разные. Отец сливал все свои криптогривны аккурат после получки на Погружение – так он питался творческой энергией и искал возможности для самореализации в музыке и литературе. Рейтинг у него к моему рождению колебался между тридцатью пятью и сорока баллами, что было эквивалентно нейтральному статусу. Нейтралам были доступны лишь Погружения с восьмого по пятый уровень, но отец не готов был променять свой бунтарский статус на более высокие доступы, которыми пользовались так ненавистные им разные деятели. Самый существенный минус в его рейтинг добавляло членство в Пивной Партии. Второй минус он получал за отсутствие «полезной для развития и процветания СССР работы». Остальные минусы накапливались в течение года то за мелкие проступки, то за неосторожные высказывания, которыми он по обыкновению сыпал в стенах «Моргенстерна», находясь под мухой. Мать имела высший рейтинг, на какой только могут рассчитывать работники низшего номенклатурного звена – шестьдесят пять. Она носила статус «Образцовый Передовик», который открывал массу возможностей, таких как получать по талонам несинтетическую еду, погружаться на третий уровень (если конечно, хватит криптогривен) и один раз в три года посещать курорты Кавказского Анклава.
Я родился здоровым ребенком, получив максимальную оценку по шкале качества от Народного Комиссариата Популяции. В последствии этот статус преследовал меня всю жизнь и порой открывал двери туда, куда они навеки закрыты для тех, кому не повезло родиться с такими показателями здоровья. Конечно, родители хотели назвать Владимиром, как любой другой здравомыслящий родитель в СССР, ведь имя это вкупе с моим идеальным здоровьем автоматически пробивало мне дорогу в жизнь. Однако квоты на это священное имя в январе были исчерпаны и приходилось выбирать из списка имеющихся. Иваны и Игори тоже были заняты, как наиболее востребованные, и родители остановились на имени Игнат, которым в Реестре имен, обладали шестьдесят четыре выдающихся гражданина Славянского Содружества Соединенной Руси Эпохи Светлого Восхождения. Такое имя носил в начале Эпохи нарком Западного Квадранта товарищ-консорт Пугачев, реформатор и русский философ Потугин и военный песенник-современник Ассторгуев. Так в роддоме уездного города Асбестинск появился на свет Игнат Борщев.
Глава 2
Детство мое ничем не отличалось от детства любого ребенка Содружества – оно было счастливым и безоблачным. Первый год я провел с матерью – ей полагался декрет по уходу за новорожденным и позже она часто рассказывала на семейных застольях, что это было худшее время в ее жизни. Мать не могла жить без своей печатной машинки, без гимна Содружества по утрам, без ощущения причастности к чему-то большому и важному. Как только мне исполнился год, меня отдали в так называемый Инкубатор – муниципальное учреждение для детей от одного до пяти лет, где будущим гражданам СССР прививали основные навыки жизни. Так как мать работала в исполкоме, ей выделили квоту вне очереди и она поспешила отдать меня на попечительство Инкубатора в первый же день, как только это разрешал закон. В Инкубаторе мы в основном играли, слушали сказки от наших наставников, гуляли на свежем воздухе. Я не особо помню этот период жизни, оно и не удивительно – в моей памяти изредка всплывают какие-то смутные фрагменты моих первых лет, но я точно помню, что мне было тогда хорошо. Плохо было только, когда наступало время прививок, а прививали детей каждый месяц по три раза. В начале месяца от давно изученных вирусов, в середине от сезонных вирусов, а в конце месяца от новых вирусов. Взрослые люди имели по несколько тысяч прививок – каждая из них давала не только иммунитет от смертельных заболеваний, но также добавляла очки рейтинга, а иногда и криптогривен на счет, если прививаемый попадал под специальную госпрограмму или акцию от фармацевтической корпорации.
В Инкубаторе я начал познавать мир. Я узнал, что в году существует четыре сезона. Самый долгий сезон – это зима, которая длится в наших краях шесть месяцев, с декабря по май. Всю зиму идет снег – в первые три месяца идет белый снег, это веселое время, когда можно кататься на санках, лепить снеговика и играть в снежки. Последние три месяца зимы идет серый снег и этого времени взрослые боялись больше всего. Серый снег, который больше походил на пепел, был вреден для здоровья – на это время все надевали маски и закрывали окна. Дышать подобным пеплом было строго запрещено Народным Комиссариатом Здравоохранения. Службы ЖКХ работали круглыми сутками, обрабатывая улицы и помещения специальными средствами. Такой снег не таял сам и его приходилось убирать, а в уборке серого снега был задействован весь город, в том числе добровольные народные дружины. После зимы наступал весенний месяц – июнь. Это было время потепления и температура поднималась до пяти градусов. Мы убирали подальше пуховики и шапки, народные дружины приводили город в порядок – красили фасады зданий и вскапывали деревья. Потом наступали два летних месяца – июль и август. Температура уже достигала двадцати градусов и на улицах было полно детей. Говорят, что на юге, в Кавказском Анклаве, в июле было даже двадцать шесть градусов и еще там было море, где можно было купаться. Мама обещала отвезти меня туда, но из года в год у нее все никак не выходило – слишком много работы было на ее плечах, да и она, по-моему, сама не сильно-то хотела покидать Асбестинск. За летом наступала осень – сезон дождей, которые шли на протяжении трех месяцев. В Инкубаторе нам показывали фотокарточки из Эпохи Алого Заката, которые каким-то чудом дошли до наших дней. На них были изображены тогдашние Инкубаторы и наставники объясняли, как жили наши ровесники в те незапамятные времена. Я как-то спросил у наставника, что это такое ярко-желтое светило над малышами, которые играли во дворе с мячом. Наставник сказал, что это Солнце – так называется звезда, которую можно было увидеть до того, как наступило Серое Затмение. Солнце, по его словам, до сих пор было на небе, но землю нашу теперь покрывали густые серые тучи, которые не давали лучам проникнуть сквозь их толщу.
В Инкубаторе нас учили пить витамины, которые каждый гражданин СССР обязан был пить строго по расписанию – это была основа жизни, ведь без витаминов был существенный риск не дожить и до своих пятнадцати лет. Утром – жидкая паста красного цвета, детская со вкусом клубники, дозировка – 20 граммов. В обед три оранжевые таблетки, запивать стаканом теплой воды. Перед сном капсула с противной коричневой жидкостью внутри. Эти таблетки начинают пить все дети с трехлетнего возраста и до самого последнего дня своей жизни – с возрастом меняется только дозировка.
В пять лет, сразу после выпуска из Инкубатора, начиналась детская школа. Это был ответственный период в три года, за который мы должны были выучить основы мироздания и пройти две тысячи тестов, на основании которых выдавались рекомендации в каком направлении получать дальнейшее образование – в юношеской школе. Нас учили писать, читать, математике, основами государственности, обществознанию. Мы занимались физической культурой, военной подготовкой, верховой ездой и риторикой. Учителя собирали данные о всех учениках, а к восьми годам составлялись рекомендации для каждого школьника, предписывающие ему идти по тому или иному направлению в дальнейшем обучении. Все без исключения ждали своих восьми лет и не только потому, что именно с этого возраста начиналась взрослая жизнь. В восемь лет происходила процедура Отсеивания. Отсеивали нездоровых или мутантов, изъяны которых не были явно видны в первые восемь лет жизни. Процедуру эту проходили семьдесят процентов детей – тех, кто не прошел отбор, отправляли в Восточный Квадрант и никто не говорил, что с ними там дальше происходило. Однако самым важным событием в жизни каждого восьмилетки было вручение первого в жизни документа – паспорта гражданина СССР и с этого момента человек обретал свой полноправный статус. Это называлось процессом Инициации или Обретением Идентичности. По достижении восьми лет на свет появляется новый гражданин со всеми вытекающими привилегиями, зарождалась новая личность! Каждый человек, доживший до этого возраста и прошедший процедуру Отсеивания, считает этот день своим вторым днем рождения, а празднует его куда более торжественно, чем, собственно, тот день, когда он появился на свет.
Глава 3
Я считал не только дни до своего восьмилетия, но и часы. Родители видели мою взволнованность, которая возрастала по мере приближения заветной даты, и с гордостью смотрели на своего так быстро повзрослевшего сына. Процедуру Отсеивания я прошел за три дня до Инициации. И хоть я был совершенно здоровым ребенком, который получил высшую оценку по шкале качества при рождении, меня серьезно трясло по мере приближения рокового часа. Некоторые мутации проявляются и к пяти годам, они могут быть скрыты в организме, могут всплыть наружу после какой-нибудь из прививок или же после сезонной болезни. Мутации могут быть не только физическими, но и спрятанными в мозгу. Отсеивание я прошел, хотя понервничать эта процедура меня заставила как никогда в жизни. У меня взяли кровь, мочу, просветили рентгеном и еще пришлось сдать с десяток различных тестов – как физических, так и психологических. Из нашего класса не прошли Отсеивание три человека, хотя по внешним признакам я бы никогда не мог сказать, что они чем-то от меня отличались. Этих троих, которые теперь получили статус мутантов, я больше никогда не видел. За день до Инициации мой школьный наставник вручил мне рекомендации, которые формировались на основании сданных мной тестов за последние три года. Конверт я вскрыл не сразу. Пришел домой и показал его родителям. В тот день у меня состоялся самый серьезный разговор с мамой и папой.