Серпантин Часть 1
Шрифт:
– Держи её… не отпускай… да, так ей и надо… возомнила себя невесть кем…
Я пыталась отбиваться, но меня держали крепко. Из глаз закапали слезы. Ну вот опять, я думала мы это уже прошли.
– Смотрите-ка, мы ещё не начали, а малышка Джейни уже ревет – Зашептала мне прямо в ухо Сьюзи. Вокруг раздались одобрительные смешки, а я почувствовала на горле полосу обжигающе-холодного металла. Я замерла, с широко распахнутыми глазами.
– Что такое? Неужто ты растеряла всю смелость без своего парня? Скажи нам хоть словечко.
– Да она просто зазналась, вот и молчит. Решила, раз отрастила себе лохмы, так больше
– О, ну это мы поправим.
– Заверила Сьюзи.
– Таких как ты, Джейни, у нас здесь быстро лечат.
Холодное железо грубо коснулось затылка, обрезая мои волосы, а в груди начало разгораться злое пламя, в ладони хлынул обжигающий огонь. Какая-то неведомая сила вырвалась из моих рук раскидывая в стороны девочек. Свет луны осветил спальню. Вот лицо Сьюзи со страхом смотрящей на меня, остальные девочки, отползавшие от меня, а вот и изломанная фигурка Элис лежащей под столом. Вокруг её головы расползалось темное пятно крови.
Глава 7
Ужас сковал липкими объятиями тело, было невероятно страшно наблюдать, как пятно вокруг головы Элис стремительно увеличивается, проснувшаяся малышня захныкала, а кончики пальцев слегка покалывало, доказывая, что все, что было ранее мне не почудилось. В голове истерично вертелась мысль: «ВО ЧТО Я ОПЯТЬ ВЛЯПАЛАСЬ?» Господи, господи, господи, что я наделала?
Кто-то начал противно верещать, я растерянно посмотрела в сторону мерзкого звука и увидела одну из подружек Сьюзи. Сама Сьюзи с широко раскрытыми глазами, в глубине которых стремительно начала разгораться ненависть, не отрываясь смотрела на мои руки. Переведя взгляд туда, я увидела, что они тихонечко светились приглушенным голубым светом, который начал медленно гаснуть.Что за чертовщина?! Я завороженно следила, как свет, быстро тускнея, исчезал. В себя меня привел чей-то крик:
– Ведьма! Она ведьма!
Горький, тяжелый привкус страха наполнял комнату. Шепотки прошлись по всей спальне, постепенно переходя в громкий ропот. Взгляды, обращенные на меня, были полны недоумения, страха и даже ненависти. Сьюзен, с медленно наливавшимися кровью глазами, смотрела на меня, не отрываясь, жутко и страшно. Передо мной стояли дети, но в этот момент в детских лицах я видела нечто звериное, нечто первобытное… Стадный инстинкт требовал избавиться от непонятного, от опасного – они готовы были меня разорвать на сотню маленьких Джейни.
– Что здесь происходит? – в дверях со свечой в руке стояла мисс Грей. Наспех накинутый халат и тяжелое дыхание говорили о том, что она спешила.
– Мисс Грей, она ведьма! Это из-за Джейн Элис ударилась головой,- наперебой начали кричать девочки.
Только сейчас заметив лежавшую на полу Элис, она схватилась за сердце.
– Боже правый! Анна, беги к мистеру Бакеру, скажи ему, чтобы он привёл врача. Быстрее!
Я сглотнула, в резко наступившей тишине это прозвучало особенно громко...
***
Холодный свет луны равномерно разливался по коридору. По старому, потемневшему от времени, полу осторожно ползла тень. Я с громко стучавшим сердцем, стараясь ступать наименее тихо, шла в сторону лестницы. Скрип половиц заставлял замирать, напряженно вслушиваться в темноту. Аккуратно спуститься по старой лестнице, судорожно вспоминая - которая же из этих проклятых ступеней
Я сбегала из приюта, где жила с самого рождения. Я сбегала из приюта, хотя еще три года назад с умным видом уговаривала Билли не совершать настолько глупую ошибку. Я сбегала из приюта, и я совершала очень глупую ошибку.
А все потому, что чувствовала, что еще немного, и я сойду с ума. Мир вокруг сошел с ума. Все происходящее вокруг походило на фарс, на дурацкую постановку дешевого уличного театра. Время замедляется, становится густым, тягучим как сироп, и ты вязнешь, пытаешься сделать шаг, убежать назад, но не можешь, остается просто смотреть и постепенно сходить с ума.
Когда ты умираешь, а потом просыпаешься в другом времени, в другой стране, в другом теле - это тяжело. Крыша дрожит, тяжело скрипят и ломаются устои, фундамент, который строился всю твою жизнь, раскалывается и идет трещинами. Но ты все равно продолжаешь жить. Зализывая раны, тяжело вставая и отряхиваясь, привыкая. Улыбаясь, и твердя себе, что это невероятная удача - получить шанс на вторую жизнь. Великолепный самообман.
Когда ты начинаешь воровать еду: пастила, яблоки, леденец, потому что до ужаса хочется съесть что-нибудь сладкое - ты уверяешь себя, что это ведь просто яблоки, а толстому лавочнику ничего не сделается, если не досчитается нескольких пенни - это стыдно. Человек привыкает ко всему, а трещины становятся все глубже.
Когда тебе устраивают темную, отрезают волосы, густые, мягкие, единственные, что примиряли с новой внешностью - это обидно. И с такой же обидой начинают падать балки терпения с крыши.
Когда из твоих ладоней вырывается странный, дурацкий свет, раскидывая твоих маленьких обидчиц в стороны и причиняя им вред - это страшно. Страшно настолько, что все: фундамент, стены, крыша – трясутся по десятибалльной шкале.
Но когда вслед за этим, из ниоткуда с хлопком вываливаются странные люди, в странных балахонах, машут странными деревянными палками, вылечивают Элис голову, гипнотизируют толпу, называют себя аврорами, суют в руки леденец, грозят пальчиком и сваливают в пустоту – ты понимаешь, что это все. Фундамент осыпается послушным песочком, последние обломки стен скашиваются, и крыша медленно, но верно съезжает.
Бежать, бежать отсюда, бежать из этого дурдома вообще, как можно дальше...
Глава 8
В старом чердаке миссис Зингер можно было найти самые нелепые и странные вещи, которые вообще можно было вообразить. Здесь висели пучки неизвестных трав, птичьи лапки, громоздились пыльные баулы со старой и очень странной одеждой, стеклянный шар на подставке, странная, совершенно дикая на вид метла с присобаченным кожаным сиденьем на длинной рукоятке. А еще здесь висело зеркало, небольшое, в локоть высотой, мутное, поцарапанное, крошащееся по краям, до того старое, словно оно видело еще рыцарей Круглого Стола. В данный момент оно отражало бледную, тощую девочку, лет восьми-девяти, в дешевом, но опрятном с короткими, густыми, темными волосами, которые она пыталась безуспешно пригладить.