Серпантин

Мильштейн Александр

– А дальше?

– Это всё.

– А что потом?
– сказал Линецкий.
– Как интерпретировать?

– Это ты сам должен понять. Иначе неинтересно. Ну всё, я пошёл.

– Миша, погоди, ты мне нужен для одного очень важного дела...

– Для крестиков и ноликов? Как-нибудь потом...

– Ну вот, все говорят - потом, и это всё время откладывается... Нет, правда, ты мог бы мне помочь в другом... С твоим-то ростом... Ты мог бы заглянуть за один очень высокий забор... Мне нужно знать, понимаешь?...

– Что знать?

– What's he building in there?! We have a right to know!...

–

Мне правда надо идти, - сказал Миша, стряхивая руку Линецкого со своей руки, - я сегодня уезжаю. До встречи!

И его голова взмыла так далеко вверх, что можно было сказать - исчезла...

Линецкий оглянулся на набережную, поискал глазами, но не увидел ни Мишу, ни татарчонка на ослике... Где-то возле бордюра, впрочем, теперь стоял фотограф с шевелящимся двугорбым верблюдом...

Линецкий вспомнил, что во время коллективизации кого-то репрессировали за то, что он водил от хаты к хате верблюда... Отставшего от цирка... И говорил: "Дивіться, до чого бiльшовики довели коняку"...

Кто-то из депутатов рассказал об этом на первом же заседании Рады... После объявления независимости... И потребовал реабилитировать этого человека...

И заодно назвать все вещи своими именами...

Верблюда - верблюдом...

У верблюда два горба, потому что жизнь - борьба...

Это - наша с тобою судьба, это наша с тобой биография...

Линецкий не стал просить у официантки ручку, он решил, что этот тест можно сделать и устно...

Он, не задумываясь, назвал шесть слов...

"А", скажем, стало "Алтаем", с которым у него были связаны светлые воспомниния от одной командировки...

Ну, и так далее...

"Е" - "Екатериной"...

Но, дойдя до седьмой буквы, Линецкий надолго завис над листом...

Почему-то никак не удавалось вспомнить хоть что-нибудь светлое из своей жизни, что начиналось на седьмую букву алфавита...

Пока он не понял, что это - сама "жизнь"...

Ответ по форме, может быть, и напоминал карточный фокус...

Но это не имело теперь никакого значения... Потому что Линецкий, разгадав предложенный ему ребус-тест...

Почувствовал, что затмение действительно было...

И только теперь закончилось.

Глава 14. Рассеянный образ жизни

Он увидел заправку и решил долить в баки бензин, а заодно и пожевать чего-нибудь.

В буфете внимание его привлёк бутерброд... Лёня пробуравил глазами немолодую продавщицу и спросил:

– Осетрина свежая? Я, вообще-то, её на Юге не ем. Страшные от неё бывают отравления. Но сейчас вдруг так захотелось...

– Так потому и захотелось, что свежатинка, - сказала продавщица.

– Если у меня живот скрутит от твоей свежатинки, я сюда вернусь, - сказал Манко, - ты так и знай. Последний раз спрашиваю, свежая?!

– Рыба очень свежая, -

сказала продавщица, - но я же не знаю, что вы ещё в дороге употребите... Сейчас только пять утра, это же у вас ещё даже не завтрак. Зачем же так наезжать на меня на ровном месте?

Чей-то голос произнёс его имя, Манко резко обернулся...

– Сельдик, - сказал он, - ты откуда взялся?

– Из Нового Света, - сказал Сельдик, - еду домой. У тебя что, нервы сдают, а, Ман?

– Какие нервы, Сельдик, с чего?

– Я не знаю, я смотрю, ты тут базар устраиваешь. Или, может, ты теперь на санэпидемстанции работаешь?

– Сельдик, тебе ли не знать, где я работаю?

– Не, ну ты же был когда-то этим...

– Ну, ну?!

– Санитаром леса...

– Рэкетиром, ты хотел сказать?

– Да не, Ман, чё я, совсем? Всё давно и неправда... Да это слово теперь вообще никто не употребляет. Крыша и крыша...

– Какая, блядь, крыша!
– сказал Манко и ударил кулаком по прилавку.

– Ман, чё ты разбушевался? Ну, пусть будет рэкет... Эй, эй, постой... Рэкет по-английски - это "рассеянный образ жизни"... Я тебе клянусь... Мне недавно сказали, я тоже не поверил, в словарь посмотрел - правда...

– Сельдик, мы не в Чикаго. Причём тут английский? Вместо того, чтоб спасибо сказать... Ну ешь тут, травись на хуй...

– А я и ем и пью, - сказал Сельдик, отправляя в рот второй бутерброд, - и чё? А тебе нервы надо лечить, Ман, а не желудок. Я так думаю, что ты в санаторий едешь?

– Я сонный, Сельдик, а то бы я тебя устроил в санаторий... Ладно, хватит бузы. Мне передавали, что ты хочешь промзону выкупить. Я через три дня вернусь и перетрём.

– Лады! Не обижайся, Ман. Я просто не врубился, тоже ведь не спал, вхожу, смотрю - Ман, как вроде за старое взялся...

– За какое старое, Сельдик, ты что, с ума сошёл?! На вон, попробуй, у неё даже пиво скисшее, как будто она туда мочу заливала.

– Бабе трудно отлить в бутылку, Ман, согласись.

– Ну, может, ты и прав. Просто тёплое... Ладно, Сельдик, мне туда, а тебе обратно. До скорого.

Манко отхлебнул из купленной на заправке банки газированный напиток "живчик" и включил проигрыватель. Когда начался припев, он стал подпевать: "Райзен, райзен, зэеман райзен, йедер тут дас ауф зайне вайзе!" [1]

Незадолго до отпуска секретарша по его заданию перевела песни, а потом ещё и переписала все тексты по-немецки, но русскими буквами...

Нога каждый раз сама собой нажимала на газ, и хаммер бросало вперёд...

Казалось, его сейчас завертит в огненном смерче...

1

"Путешествия, путешествия, морские путешествия, каждый совершает их по-своему..." (нем.)