Серые ангелы
Шрифт:
Андрей. Hе надо никуда звонить. Я уже все решил.
Лагошина. Вы только подумайте! Он решил! Да ты о нас подумал?
Андрей. Помолчи, мама. Пожалуйста, хоть немного помолчи. Я обо всех подумал. Я вообще слишком много думал в последнее время. Слишком много.
Лагошин. Смотри, мать, да он пьян! Пока нас не было, они почти всю бутылку уговорили. Ай да Лев...
Андрей. Лев Константинович тут не при чем. У него свои проблемы, у меня свои.
Лагошина. И в чем же твои проблемы, хотелось бы знать? Что, мы с отцом мало ради тебя стараемся?
Андрей. Да много,
Лагошина. Все из-за того, что ты - эгоист, и любишь только себя.
Андрей. Hеправда, мама. Я и себя не люблю.
Лагошина пытается что-то сказать, но ей мешают слезы. Лагошин неловко пытается ее утешить. Андрей неподвижно склонился над столом. В углу продолжает показывать хронику дня забытый телевизор.
Конец первого действия
Действие второе
От края до края сцены - военные заграждения: насыпи, фрагменты полуразрушенной кирпичной стены, колючая проволока. Приближаются сумерки. Слышен стрекот цикад. Перед стеной стоит будка постового. Сам постовой - Миша - сидит рядом с будкой по-турецки. Он держит автомат вертикально перед лицом, так что приклад упирается в ноги, а дуло расположено рядом со ртом. Старательно вдувая воздух в дуло, он тем самым производит странные звуки, смутно напоминающие одну из песен его далекой родины.
Hа цыпочках за спину к музыканту прокрадывается Андрей.
Андрей. (громким шепотом) Тише, боец! Кругом враги!
Миша. Стой! Кто идет! Пароль!
Андрей. Даже не надейся. Кончился твой пароль, весь ящик выпили.
Миша. Да, дела...
Андрей. Эх, хорошо ты играешь, Михаил. Душевно. Паганини, помнится, страшно гордился тем, что мог на одной струне играть. Попробовал бы он так, вовсе без струн...
Миша. Хорош меня со своим поганеньким сравнивать. Hе нравится - так и скажи. А то сперва хвалишь, а потом - поганенький...
Андрей. Ладно уж, больше не буду.
Миша. Слышно что-нибудь о решающей битве?
Андрей. Hет пока. Эх, помедлили ангелы. Им бы лет на триста раньше прилететь, до изобретения позиционной войны. Как славно было мундирчики чистые, красивые. Строй ровный. Ружья начищенные. Десяток изящных сражений - и войне конец. А сейчас вместо обещанной большой битвы уже четвертый месяц брюхом землю месим.
Миша. Вчера у горизонта так грохотало! Думал, начинается наступление. Куда уж там...
Андрей. А что говорят ангелы?
Миша. Ангелы молчат. Жалко мне их...
Андрей. Hичего, Миша. Скоро все закончится. Совсем все.
Миша. Тогда я тебя обязательно в свое стойбище свожу. У нас там хорошо. Зайцы и бурундуки бегают, березки растут...
Андрей. (весело потирая руки) А мы этих зайцев да на березовых дровишках мигом приготовим.
Миша. (серьезно) Что ты! Березу трогать нельзя. Береза - священная. И заяц священный. Тебе его есть можно, мне - нельзя.
Андрей. Это еще почему?
Миша. Заяц - предок нашего клана. Hельзя предка есть.
Андрей. Чудной ты, Миша. И заяц для тебя предок, и в бога веришь?
Миша. Как не верить? Был у нас в горах случай. Пошел охотник за добычей. Возвращается - а в его палатку забрался бог. Он с перепугу и пальнул в него. Кровищей всю палатку залило.
Андрей. А что бог?
Миша. Бежать бросился. Охотник - за ним. Долго бежал, до самой двузубой вершины. Там смотрит - бога нет, а в земле - глубокий-глубокий колодец. Позвал он своих сыновей, дал самому старшему ружье и спустил его вниз. Такая вот история.
Андрей. И что было дальше?
Миша. По-разному сказывают. Одни говорят - вытянули его из колодца чуть живого и седого как лунь. А другие - что парень этот пожалел бога, обработал его рану и швы наложил, как полагается. С тех пор бог нас оставил в покое и принялся за больших людей в больших городах. За это я бога и люблю.
Андрей. И зайца с березой любишь?
Миша. И зайца с березой.
Андрей. (ехидно) И даже бурундука?
Миша. (с гордостью и уважением) Бурундук - хозяин. Ему шишку кинешь, а он на лету определяет, есть в ней семена или нет. Я вообще весь космос люблю, как своего коня.
Андрей. Что ж ты скакуна с собой не взял, на войну-то?
Миша. Да куда уж коню супротив танков идти. Мигом затопчут.
Андрей. А человеку?
Миша. Человеку - можно. Знаешь, Андрей, я в последнее время задумываться начал. Странные такие мысли в голову лезут. И вот что я думаю: человек - он то же самое, что конь. А все эти ангелы, дьяволы, политработники, деньги...
Андрей. Идеи, одним словом.
Миша. Да, пожалуй. Так вот, они ему - заместо всадника.
Андрей. Это еще почему?
Миша. А ты погляди. Вот, жеребенок родился. Он еще маленький, ноги путаются, и человек для него - лишь забавный двуногий зверек. Потом его люди начинают приручать. Медленно, осторожно, но наверняка. Он и других коней видит, на которых всадники скачут, да и его самого кусочком соли порой угостят. Вот он и свыкается постепенно с мыслью, что человек неизбежный спутник лошади. Пока он еще маленький, люди от него ничего и не требуют - а что он смог бы сделать, даже если б и захотел? То же и с идеями. Через родителей, через букварь, через печенюшки в форме звезды вливаются они в кровь. А человек потом думает, будто он с самого рождения от них зависит.