Серые мышки сексом не занимаются

Левина Ксюша

Не перед важным шагом, нет. Оно возникает перед предчувствием беды. Перед походом к директору школы, перед тем, как мама вернётся с собрания. Я даже не помню, когда чувствовал что-то такое во взрослой жизни. Так всё просто и смешно у меня было до этого чёртова дня, до этого кафе наверху Галатской Башни, до плачущей Сафо. Во второй раз плачущей и трогающей меня.

В первый раз, когда она вот такая свалилась на мою голову я обрёл что-то огромное и важное, самое важное. Во второй раз мне показалось, что у меня это отберут.

Подошёл к ней и встал на колени, рядом.

Она сама подалась вперёд и прижалась ко мне губами. Они были сладкие от чая и чизкейка, пахли лимоном. Сафо прижалась к моему лбу своим, уткнулась носом в мою щёку и тяжело всхлипнула. Она будто хотела спрятаться.

 — Что? — спросил я, неопределённо.

 — Спрячь меня, милый, — шепнула она, подтверждая мою глупую догадку.

Я её обнял, нагло и прилюдно. Она забилась, свернулась в моих руках, спрятала лицо в моей футболке и глубоко задышала.

 — Ты скажешь мне?

 — Ты отобрал у меня неделю раздумий…

 — Я понял уже, что зря выдумал эту глупую поездку. Мне жаль… Хочешь уеду? И мы просто всё это забудем. Ты вернёшься и всё исправится, наладится. Хочешь? Я тебя так сильно люблю, ты бы знала.. Если нужно потерпеть немного — я готов. Я потерплю. Мне трудно даются такие вещи, но почему нет? В конце концов… целая жизнь впереди.

 — Хочу, — вздохнула она и вдруг засмеялась.

У меня зазвенело в ушах, будто лавина сошла с сердца и открыла путь крови. Жидкость зажужжала и зашумела, приливая к конечностям и мозгу, чувство облегчения… как давно оно не наступало.

Сафо решит свои проблемы, Сафо вернётся всего через неделю и всё будет хорошо.

 — Хочешь я ещё что-то скажу? — спросил я. Она подняла голову, из-за опухших век глаза казались синее и ярче. — Я решил, что должен всё бросать и ехать с тобой на край света, когда пожелаешь. Если однажды тебя поглотит город, если у тебя начнётся клаустрофобия — я всё брошу и мы сбежим. Если захочешь — сбегай одна и…

 — Ты можешь стать моим домом, — тихо шепнула она. — Когда… всё будет хорошо… дом будет там, где ты. Я пока не чувствую себя для тебя совсем свободной, но я это исправлю. Всего недельку мне и всё. И я буду с тобой. Я впервые чувствую, что мне есть куда идти… Я боюсь, но… ты пообещал мне сейчас так много. Мне легче. И от того, что согласился уехать. И от того, что согласился ждать. И от того, что будешь со мной свободным. Я правда хочу своего дома, тебя и… всё будет. Я тоже очень-очень тебя люблю.

Она крепко ко мне прижалась и, кажется, улыбнулась.

Когда мы ехали домой, в наши две мини-квартиры, я всё думал, что вот и решились наши беды. Вот и исправилось всё. Вы не представляете, как близко было счастье. Нас разделили какие-то миллиметры. Если бы в тот вечер я спокойно улетел первым же самолётом — Сафо вернулась бы ко мне свободной, любящей, уютной и родной. Моей Сафо. Она бы всё объяснила, всё рассказала и я бы поверил.

Если бы только знать… было бы всё иначе. Ни потускневших глаз, ни бесконечных слёз.

Когда мы с ней врывались в мою комнату, когда целовались отчаянно, будто в последний раз… мы оба не понимали, что делаем.

Сафо не спрашивала и не отвечала, я молчал и трепетно её любил. Восхищался ею. Мне даже не хотелось наброситься и разорвать это тёплое мягкое тело, подаренное мне, кажется, за то что был святым в прошлой жизни.

Наши поцелуи закончились на звенящем звучании тревожной струны, которую гитарист не остановил, а дал погибнуть звуку самостоятельно. Смеркалось, звенело, ночь была жаркой и пряной. И я медленно снимал со своей Сафо одежду, медленно, наслаждаясь, понимая, что смогу делать это ещё сотню раз и всякими разными способами. Сафо дрожала, как в первый раз, а потом смеялась и клялась в любви, будто планировала на сердце у меня это выжечь, как клеймо. Чтобы не забыл, никогда не забыл. Я хотел Сафо! Не вышло…

Она раздела меня, посмотрела так откровенно и жарко, мучительно. Поцеловала медленно, сладко. Позволила уложить на кровать, позволила целовать шею, руки, грудь и губы. Позволила делать что угодно. Терзать тело, разрывать его, чтобы рассмотреть какое любящее сердце там внутри. Позволила войти, остаться внутри, чтобы она никогда не забыла, кому принадлежит. Это было непередаваемо круто, несравнимо ни с чем. Просто, банально, красиво. И каждая секунда отзывалась внутри раскалённой яростной болью, это не выплеснутая нежность искала выход, выжигая тело. Мне было недостаточно просто поцелуев и просто секса.

 — Сожрать бы тебя, чтобы навсегда осталась… — в миллионный раз говорил я.

 — Давай, — кивала она. Уже сорвала голос. Сорвала мне крышу. Сорвала с меня рубашку вместе с пуговицами. Сорвала джек-пот. Так, как я её, — любить уже невозможно.

Открытие и откровение. И всю ночь, что я мечтал и оказывался в ней, всю ночь, что я должен был провести в самолёте… я привыкал к мысли, что до жути люблю женщину, ради которой откажусь от всего. От привычного образа жизни, от дома, быта, спокойствия. От детей, если она захочет. Мне же безразлично. Она — моя жизнь, от жизни не отказываются. Я люблю тебя… жизнь.

И мой самолёт только утром. И я не улетел вечерним рейсом. И мы не спим уже сутки, целуем опухшие губы друг друга, скулим, нуждаясь в ласке и телах друг друга. Любим друг друга. Мы собираемся спуститься, позавтракать и вызвать мне такси в аэропорт, я даже купил билет, чтобы лететь через пять часов. И тот самолёт, на котором я мог убраться из чёртова Стамбула уже давно приземлился, а я тут.

Если бы только знать… было бы всё иначе. Ни потускневших глаз, ни бесконечных слёз.

Глава 29. Сафо

Мы с Яном сидели в кафе и пили чай в полной тишине, наслаждаясь тем, что можно вот так молча кайфовать. Он медленно водил пальцами по моей правой кисти, то по запястью, то по пальцам, а я млела. И млела. И млела.

Эта ночь была откровением после которого стало вдруг больно прощаться. Я так ждала момента, чтобы остаться в одиночестве и вот теперь жутко не хотела отпускать от себя Яна, будто там его отберут у меня. Он показался вдруг целым огромным миром принадлежащим мне. Домом, настоящим.