Серые волки, серое море. Боевой путь немецкой подводной лодки «U-124». 1941-1943
Шрифт:
К моменту начала войны он уже располагал 57 лодками, 46 из которых были боевыми. А из этих последних только 22 (типа VII или IX) были пригодны для операций на океанских просторах, тогда как остальные предназначались для прибрежных операций.
В течение первого года войны было потеряно 28 подлодок и введено в строй 28 новых, то есть численность подводного флота Германии осталась неизменной. Но уже на второй год войны Германия располагала всего лишь 27 подлодками оперативного назначения, поскольку еще многие, только что построенные, проходили ходовые испытания, а некоторое их количество пришлось использовать для обучения
В течение войны в оперативном использовании находилось 863 лодки. 753 из них были уничтожены с потрясающей потерей личного состава — 32 тысячи человек из 39 тысяч общего числа подготовленных подводников. В то же время ими было потоплено 148 и серьезно повреждено 45 боевых кораблей союзников, потоплено 2759 грузовых судов с общим тоннажем 14 119 413 регистровых тонн.
Несмотря на то что численность подводного флота Германии к началу войны была более чем скромной, качество этого вида оружия и уровень подготовки его экипажей были блестящими.
С момента оккупации Франции и создания германских баз подводного флота на побережье Бискайского залива подводный флот Германии сделал большой шаг вперед и наступил его золотой век. Англичане, обеспокоенные своими все более растущими потерями, начали группировать свои суда в конвои, но германские подлодки продолжали умелые атаки, действуя как группами, так и в одиночку.
«U-124» Шульца вышла из Лорьяна в очередное патрулирование 16 декабря вместе с подлодкой «U-95». Установленная для лодки оперативная зона располагалась к западу от Гебридских островов, в Северной Атлантике. И на этот раз он должен был действовать в составе «волчьей стаи».
К моменту прихода лодки к месту патрулирования она попала в полосу жестоких штормов, длившихся неделями и сделавших эту зиму самой холодной за многие годы. Планы совместных действий лодок группы пришлось отложить из-за неблагоприятных погодных условий, и лодкам была предоставлена возможность свободной охоты по усмотрению их командиров.
Произошли изменения и в офицерском составе лодки. Генриха Хирзакера сменил в качестве первого вахтенного офицера блистательный Йохен Мор. Молодой и неугомонный Мор уже до этого зарекомендовал себя исключительно способным и одаренным офицером. Во время испанской гражданской войны в 1936 году в возрасте 19 лет он очень удачно провел специальную миссию, когда переодетый в гражданское платье был высажен с борта тяжелого крейсера «Дойчланд» с целью тайной эвакуации группы германских дипломатов с острова Тенерифе.
Вскоре после этого, когда планировалась еще одна аналогичная миссия, естественно, выбор пал на Мора, и командиру крейсера было направлено предложение с просьбой об освобождении Мора от службы на крейсере. На это командир крейсера дал грубый ответ: «Нет, Мор не выполнил еще своих обязанностей». С такой же характеристикой, выраженной в более мягкой форме, Мор встретится еще раз при совершенно иных обстоятельствах.
Он служил флаг-адъютанатом при адмирале Маршале на двух надводных кораблях — «Шарнхорст» и «Гнейзенау» вплоть до 1940 года, когда поступил в школу подводного плавания в Норвегии. И с этого момента Мор душой и сердцем сделался преданным подводной службе. Прирожденный лидер, он, казалось, обладал всеми необходимыми для офицера-подводника качествами. И с того момента, как он вступил на палубу «U-124», его жизнь стала неразрывна с ней.
Экипаж этой лодки был привычен
Вечно влажный воздух внутри лодки покрывал все внутри нее плесенью и вносил свою лепту в специфический запах, царящий в ней повсюду, тягостный запах, в котором соединялись запахи готовящейся еды с камбуза, соляра, потных тел, трюмной воды с обманчиво-ароматной примесью «Колибри» — дурно пахнущего одеколона, который использовался для удаления с лиц и рук морской соли, ну и, конечно, запахи «трубы номер семь».
Обо всех этих ежедневно отравляющих жизнь вещах люди старались забывать, игнорируя их или подшучивая над ними.
И вот теперь, когда сильно штормило и порывы ветра обжигали лица вахтенных на мостике, жизнь на борту лодки становилась просто невыносимой. Она раскачивалась, ныряла носом, как бешеная, и приходилось постоянно хвататься за что-нибудь, чтобы не свалиться с ног. Стало невозможно регулярно приготовлять горячую пищу, и приходилось довольствоваться бутербродами, держа их в одной руке и хватаясь другой за что-нибудь прочное, чтобы не упасть.
Видимость была настолько плохой, что не удавалось разглядеть что-нибудь даже вблизи. Десятиметровые волны и бешеный ветер, достигающий 7 баллов, снижали видимость до 5 миль при продолжительности светлого времени суток, не превышающей восемь часов, а в ночное время видимость вообще была нулевой.
И когда дни сливались в недели, не принося ни единого шанса выпустить хоть одну торпеду, усталость и напряжение стали овладевать всеми на борту лодки. Обжигающий холодный ветер хлестал по лицам вахтенных на мостике брызгами соленой воды, и часто волны полностью накрывали рубку лодки. Людей на мостике спасало от опасности быть смытыми за борт только наличие у них страховочных поясов, которыми они пристегивались к поручням мостика. И когда заканчивалась их вахта и они, полузамерзшие и измотанные, шли ко входу в рубочный люк, все, что они могли увидеть за время вахты, был лишь безжалостный шторм Северной Атлантики.
И даже во время, свободное от вахты, невозможно было отдохнуть по-настоящему в этой бешено раскачивающейся, как сошедший с ума маятник, лодке. Было трудно забраться в койку, чтобы задремать и наконец уснуть, поскольку, когда мышцы засыпающего расслаблялись, его тут же бросало либо вверх к подволоку, либо вниз. Несмотря на наличие достаточно высоких штормовых ограждений на койках, спящих людей часто выбрасывало из них или даже бросало с верхней койки одного борта на нижнюю противоположного. Эта борьба с беспощадной стихией напрягала нервы людей до предела, их тела и души испытывали болезненное ощущение крайней усталости. Обычно спокойные разговоры, даже между близкими друзьями, превращались в яростные споры, и людей подчас приходилось растаскивать, чтобы не допустить рукоприкладства. После чего они, ворча, возвращались к своим койкам, чтобы лежать там, глядя на холодную сталь подволока, отчаянно кляня все на свете.