Серж Панин
Шрифт:
— Эти господа образцовые аргонавты: они стремятся к приобретению золотого руна.
— Аргонавты! — вскричала, смеясь, Сюзанна. — Вы совершенно правы. Теперь я буду их называть так.
— О, они не поймут этого, — сказал весело Марешаль. — Думается, что они не сильны в мифологии.
— Итак, вы знаете теперь, что я не очень счастлива, несмотря на то, что живу среди полного довольства, как поется в песне, — сказала молодая девушка. — Не оставляйте меня. Приходите почаще поговорить со мной. Вы не скажете мне ни пошлостей, ни любезностей, Это заменит мне все другое.
И, сделав дружеский поклон Марешалю, мадемуазель Герцог присоединилась к своему отцу, который расспрашивал у Савиньяна
Секретарь с минуту стоял в задумчивости.
— Какая странная девушка! — прошептал он. — И какое несчастье, что у нее такой отец!
Портьера комнаты, где находились господин Герцог с дочерью, Марешаль и Савиньян, поднялась, и госпожа Деварен вошла в сопровождении своей дочери, Кейроля, Сержа и Пьера, Это была крайняя комната виллы, окруженная с трех сторон крытой стеклянной галереей, украшенной оранжерейными растениями; сюда вели широкие двери, наполовину завешанные широкими портьерами, подобранными по-итальянски. Графиня Варесова меблировала эту комнату, самое любимое свое местопребывание, в восточном вкусе: низкие кресла и широкие диваны, казалось, приглашали к томной неге и мечтаниям в течение дня. Посреди комнаты стояла тумба с огромной вазой с цветами. Изящная лестница вела из галереи на террасу, откуда открывался вид на деревню и на море. Когда вошла госпожа Деварен, Савиньян бросился к ней и взял ее за руку. Прибытие сюда тетки представляло для него большой интерес при его праздной жизни. Фат думал, что тут кроется что-нибудь таинственное, и, быть может, удастся все разузнать. Прислушиваясь и присматриваясь, он старался уловить смысл незначительных слов.
— Если бы вы знали, милая тетя, — сказал он с обычной лицемерной вкрадчивостью, — как я удивлен видеть вас здесь!
— Ну, не больше, чем я удивлена этим, — отвечала с улыбкой госпожа Деварен. — Я бросила свою цепь на восемь дней… Да здравствует веселье!
— А что же вы будете делать здесь, скажите пожалуйста? — продолжал Савиньян.
— То же самое, что и все здесь делают, В самом деле, скажите мне, как здесь проводят время? — спросила с живостью госпожа Деварен.
— Это зависит от самого себя, — ответил князь. — Здесь два совершенно различных сорта людей: одни заботятся о своем здоровье, другие веселятся. Для первых полагаются гигиенические прогулки пешком по Английскому бульвару, для других — шумные экскурсии по солнцу, бешеные скачки по опасным местам, катанье на катерах. Одни берегут свою жизнь, как скряги, а другие тратят ее, как моты. Смотрите, вот наступает ночь, воздух становится свежее. Кто заботится о своем здоровье, уходит домой, а кто хочет веселиться, выходит из дому. Одни надевают теперь домашние костюмы, другие — бальные платья. Здесь тишина в доме, где светится ночник, там блистающие огнями залы, где слышится звук оркестра и шум танцев. Здесь кашляют, там смеются. Одни пьют целительные воды, другие — шампанское. Одним словом, всегда и везде удивительный контраст. Ницца в одно и то же время самый скучный город и самый веселый. В нем и умирают от того, что чересчур веселятся, и веселятся до того, что платятся жизнью.
— В таком случае, пребывание здесь очень опасно?
— О, нет, тетушка, нет особенной опасности, да нет и особенного веселья, как говорит наш дорогой князь. Мы, прелестные виверы, распределяем свой день так: часть дня в столовой, другая за стрельбой в цель и в клубе. Ну, как вы находите, ведь это не чрезмерное веселье?
— Столовая — это еще куда ни шло, — сказал Марешаль, — но стрельба в цель под конец может надоесть.
— Да ведь играют на деньги.
— Как так?
— Очень просто. Кто-нибудь с ружьем в руке становится против ящика, где находятся голуби. Вы говорите мне: «Пятьдесят луидоров, если птица упадет». Я отвечаю: «Идет». Стреляющий кричит: « Pull !». Ящик открывается, голубь вылетает, и раздается выстрел в него. Птица падает или не падает, и я проигрываю или выигрываю пятьдесят луидоров.
— Очень интересно! — вскричала Сюзанна Герцог.
— Да, — продолжал Савиньян с насмешливым равнодушием, — это заменяет азартную карточную игру « trente et quarante », но гораздо интереснее, чем держать пари на чет или нечет нумеров проезжающих экипажей.
— А сами голуби что об этом говорят? — спросил серьезно Марешаль.
— Вот ведь никто и не догадается спросить их об этом, — сказал весело Серж.
— Затем, — сказал Савиньян, — держат пари на скачках и гонках…
— Прибавьте к этому пари на лошадей, — перебил Марешаль.
— Или на лодки.
— Иначе говоря, игра применяется ко всем обстоятельствам жизни.
— А чтобы увенчать все, мы проводим вечер в клубе, где ведется крупная игра. Там царствует баккара. Это тоже, положим, однообразно, но гораздо азартнее.
— Все это ведется в духоте от ламп и табачном дыму, — сказал Марешаль, — когда небо полно звезд и апельсиновые деревья распространяют такой аромат. Какое печальное существование.
— Самое глупое существование, Марешаль, — сказал со вздохом Савиньян. — Вот я, человек труда, обреченный жестокостью своей тетки на печальное положение праздного человека, со стыдом провожу время среди этих праздных людей по призванию, Вы теперь знаете, дорогой друг, как проводят здесь время. Вы можете написать об этом краткое обстоятельное изложение под заглавием «Часы глупца». Это будет иметь замечательный успех, ручаюсь вам за это.
Госпожа Деварен, прислушиваясь к началу разговора, теперь не слыхала ничего более. Она предалась глубокому размышлению. Следы забот и горя, перенесенных госпожой Деварен, ясно виднелись при спокойном выражении на ее лице, так долго не поддававшемуся влиянию времени. На висках были морщины, похудевший подбородок обострился, а глаза, еще более блестящие, углубились под нависшими бровями и были обведены темными кругами.
Прислонившись к стене возле окна, Серж наблюдал за ней. Он спрашивал себя с беспокойством, какая причина заставила госпожу Деварен так спешно приехать к ним после двухмесячной разлуки, во время которой она всего один раз написала Мишелине. Может быть, дело касалось опять денежного вопроса? С утра госпожа Деварен была против обыкновения спокойна, весела, смеялась и веселилась, как школьница в каникулы. Теперь в первый раз на ее лице показалось мрачное выражение уныния и печали. Значит, ее веселость была одним притворством, и она хотела обмануть. Но кого же? Конечно, его.
Взгляд его, встретившийся с ее взглядом, заставил его вздрогнуть. Жанна устремила свои глаза на него. Через секунду их взгляды опять встретились, и Серж не мог удержаться, чтобы не вздрогнуть. Жанна показала ему на госпожу Деварен. Она также за ней наблюдала. Они оба подумали, что не ради ли их приехала она. Может быть, их тайна попала в руки грозной матери? Он решился узнать это. Жанна перестала смотреть на Сержа, и он смотрел на молодую женщину, как ему хотелось. Она очень похорошела. Бледный цвет ее лица сделался живее, бюст ее роскошно развился. Какая-то сладострастная нега точно исходила от нее и раздражала, как сильное благоухание. Серж безумно желал обладать ею. Никогда еще он не испытывал такого жгучего прилива страсти. В течение нескольких минут у него дрожали руки, в горле пересохло и его сердце перестало биться, полное горячего стремления. Желая освободиться от действия очарования, какое производила на него Жанна, Серж вышел на средину комнаты.