Серж Панин

Онэ Жорж

В то же время начали съезжаться гости: Ле-Бред со своим неразлучным Дю-Трамблей, сопровождающие леди Гартон, прекрасную кузину Сержа, так смутившую Мишелину в день ее брака, но которой она не боялась более; затем князь и княгиня Одескальши, благородные венецианцы, в сопровождении господина Клемана Суверен, молодого бельгийского дворянина, первого на скачках в Ницце, ловкого игрока в голубиную стрельбу и ярого дирижера в мазурке.

— Почему вы, миледи, вся в черном? — спросила Мишелина, показывая очаровательной

англичанке на ее яркое атласное черное платье.

— Это, моя дорогая княгиня, траур, — ответила леди Гартон, крепко пожимая ей руку, — большой траур: один из моих лучших танцоров… вы знаете, господа, Гарри Тариваль…

— Конечно, это поклонник графини Альберт! — объяснил Серж. — Что же с ним?

— Представьте, он лишил себя жизни, — сказала англичанка.

Начались восклицания в зале, и все присутствовавшие, неожиданно заинтересованные, окружили леди Гартон.

— Как, вы не знали этого? — продолжала она. — Сегодня в Монако только и говорят об этом. Бедный Тариваль, совершенно проигравшись, пробрался в парк виллы графини Альберт и застрелился под ее окном.

— Какой ужас! — вскричала Мишелина.

— Не делает чести вашему соотечественнику, миледи, что он так поступил.

— Графиня была страшно рассержена и очень хорошо выразилась, что Тариваль, лишив себя жизни в ее саду, ясно доказал ей полное незнание приличий.

— Вы хотите помешать игрокам стреляться? — сказал Кейроль. — Попробуйте завести, чтобы в Монако давали ссуду по луидору за пистолет.

— Что же, — сказал молодой Суверен, — раз луидор потерян, игроки стали бы прибегать к веревке.

— Да, — заключил Марешаль, — но, по крайней мере, веревка принесет счастье другим.

— Господа, знаете, вы рассказываете нам все о таком плачевном. Что, если вы, для перемены впечатления, будете танцевать с нами увлекательный вальс?

— С удовольствием! На террасе! — вскричал с жаром Ле-Бред. — Тень апельсиновых деревьев оградит нас от нескромных взоров.

— Ах, мадемуазель, какой восторг! — сказал со вздохом Дю-Трамблей, подходя к Сюзанне. — Тур вальса с вами! При лунном свете!

— Да, мой друг Пьеро! — отвечала Сюзанна, напевая вполголоса и заливаясь смехом.

Из соседней комнаты раздались громкие звуки рояля, на котором играл Пьер, желавший быть полезным, если не мог быть приятным. Серж медленно подошел к Жанне.

— Удостойте меня чести протанцевать с вами, — сказал он тихо.

Молодая женщина вздрогнула. Лицо ее побледнело, и она сказала суровым голосом:

— Почему вы не танцуете с вашей женой?

Серж улыбнулся.

— С вами или ни с кем.

Жанна смело и прямо посмотрела ему в лицо и как бы с вызывающим видом сказала:

— Прекрасно, ни с кем!

И, поднявшись, она взяла под руку подошедшего в это время Кейроля.

Князь остановился на

минуту неподвижно, следя за ними взглядом. Увидя, что его жена одна с матерью, он прошел на террасу. Там уже все танцевали. В тишине раздавался веселый смех. Эта мартовская ночь была тиха и полна благоухания. Глубокое смущение овладело Сержем, почувствовавшим огромное отвращение к жизни. Море сверкало, освещенное луной. Им овладело безумное желание броситься за Жанной, схватить ее в свои объятия и унести ее далеко от всех, в эту тихую безмерную даль, которая, казалось ему, лелеяла бы их вечную любовь.

XV

Мишелина сделала движение, чтобы следовать за своим мужем. Мать, не вставая с места, взяла ее за руку.

— Останься со мной немного, — сказала она ей с оттенком нежного упрека, — ведь с самого моего приезда мы с трудом могли обменяться десятью словами. Скажи мне только, довольна ли ты, что увиделась со мной?

— Как ты можешь спрашивать меня об этом? — ответила Мишелина, садясь на диван рядом с матерью.

— Я спрашиваю, чтобы от тебя самой услышать об этом, — сказала госпожа Деварен. И с видом совестливого нищего мать сказала: — Поцелуй меня!

Мишелина бросилась ей на шею со словами:

— Дорогая мама!

Тогда слезы брызнули из глаз матери, измучившейся в продолжении двух месяцев. Мать держала дочь в своих объятиях, прижимая ее к себе, как скряга сокровище.

— Давно уже, — говорила она, — я не слышала, чтобы ты назвала меня так. Ведь два месяца, как я была так одинока в этом большом доме, который ты одна наполняла своим присутствием прежде…

Молодая женщина живо перебила мать и с упреком заметила ей:

— Мама, будь, пожалуйста, наконец, благоразумна!

— Быть благоразумной? Не правда ли, иначе говоря, привыкнуть жить одной без тебя после того, как двадцать лет моя жизнь зависела от твоей? Переносить без жалобы, что у меня отняли все мое счастье? А теперь, когда я становлюсь стара, проводить жизнь до конца дней моих без цели, без радости и даже без огорчений, потому что я тебя знаю: если бы и было у тебя горе, ты мне не сказала бы о нем!

После минутного молчания Мишелина сказала с принужденным видом:

— Какое же горе могло бы у меня быть?

На этот раз госпожа Деварен потеряла терпение и вскрикнула резко, не щадя более Мишелины и давая волю своему сердцу:

— А то, которое тебе может доставить твой супруг!

Мишелина проворно встала.

— Мама! — воскликнула она.

Но мать продолжала с резкостью, которой не сдерживала более:

— Значит, этот человек поступает со мной так, что лишает меня всякого доверия! После того, как он уверил меня, что никогда не разлучит тебя со мной, он увез тебя, зная хорошо, что дела мои удержат меня в Париже.