Сержант милиции. Обрывистые берега
Шрифт:
Яновский словно ждал этой последней фразы. Молниеносно достав из бокового кармана белую шариковую ручку, он положил ее на стол перед Ладейниковым:
— Презентую!.. С японским стержнем, фирмы «Тонако». Мой друг, командир корабля международных авиарейсов, неделю назад подарил мне целую дюжину таких ручек. Не хватит жизни, чтобы исписать их все.
Ладейников отодвинул от себя японскую ручку на край стола.
— Пока обхожусь отечественными.
— Я вас понимаю, — закивал головой Яновский. — Не тот случай и не то место, где можно делать
— У меня их будет несколько. И прошу ответить на них правдиво.
— Можно подумать, что вы заранее настроены на то, что в моих ответах может быть неискренность.
— Не обижайтесь, я на работе. А вот в этом месте протокола вам придется расписаться еще раз.
— За что расписаться? — Яновский забыл, что при первом допросе он тоже в начале дачи показаний расписывался.
— За то, что за дачу ложных показаний вы несете уголовную ответственность по статье сто восемьдесят первой Уголовного кодекса РСФСР.
Яновский поставил свою подпись в том месте, куда ему указал пальцем Ладейников.
— У вас даже протокол ведется по протоколу, — попытался скаламбурить Яновский, на что Ладейников никак не отреагировал, сделав вид, что он не слышал реплики Яновского.
Расписав наконец ручку, следователь записал в бланке протокола свой первый вопрос и произнес его отчетливо и твердо:
— Вы занимаетесь спортом?
— Сейчас? — На лице Яновского встрепенулась улыбка недоумения. — Разве только утренней гимнастикой да изредка теннисом. Разумеется, когда есть время.
— А раньше? В молодости? — Взгляд следователя винтом вкручивался в глаза Яновского.
Яновский пожал плечами.
— В молодости?.. Был грех, баловался боксом, неплохо играл в волейбол… А впрочем, кто из нас в молодости не гонял в дворовой команде шайбу или футбольный мяч? Про себя могу сказать — кем только я не хотел быть: и летчиком, и геологом, и альпинистом, а однажды даже снимался в кино на Одесской киностудии. Правда, в массовке, за червонец в день, но сколько потом было волнений и разговоров. Даже сдавал экзамен во ВГИК, да провалился на втором туре. Переоценил себя. На вопрос экзаменатора: «Кого бы вы хотели сыграть в кино?» — я по самонадеянности ответил: «Гамлета и Артура в «Оводе» Войнича».
Видя, что словоохотливый Яновский, петляя, уходит от поставленного вопроса о том, каким видом спорта он занимался в молодости, следователь мягким жестом поднятой руки остановил допрашиваемого.
— Вы уклонились от вопроса. Значит, в молодости вы занимались боксом?
— Да, я сказал об этом. И не только боксом. У меня, при моем неплохом росте, хорошо шли прыжки в высоту. Кролем и брассом плаваю с тринадцати лет. А в десятом классе увлекся прыжками в воду с вышки.
И снова Ладейников перебил Яновского:
— Скажите, в боксе у вас были успехи? Разряд имели?
— Да ну… какой там разряд!.. Просто наш школьный физрук увлекался боксом и однажды на деньги, выданные на спортинвентарь, закупил десять пар боксерских перчаток. Ну тут и пошла катавасия! Лупцевали друг друга по мордасам каждый вечер. Я даже увлекся. Есть в этом виде спорта что–то, я бы сказал, глубоко национальное, идущее от наших дедов и прадедов, которые стена на стену шли в кулачных боях.
— Значит, разряда по боксу у вас не было? — глядя в упор на Яновского, спросил следователь.
Этот вопрос озадачил Яновского. Ответил он не сразу. Но ответил твердо:
— Нет, разряда не имею.
— Скажите, а вот как называется боковой удар правой руки в левую челюсть?
В прищуренных глазах Яновского колебнулась тревога, но он вовремя погасил ее простодушным смешком.
— Товарищ следователь, вы у меня спрашиваете о названии удара кулаком в правую челюсть. Да черт его знает, как этот удар называют. Я же сказал, что боксом мы, десятиклассники, занимались по–школярски, по классу уличного мордобоя, без названий ударов. Знали два могучих слова: если упал под ударом — значит, попал в нокдаун; не встаешь из нокдауна десять секунд — чистая победа. Нокаут!.. Вот и вся была наша грамматика бокса.
— А я еще помню, как называется удар правой руки в левую челюсть, хотя боксом занимался по–школярски.
— Напомните, пожалуйста, может быть, и в моей памяти этот термин всплывет. — Улыбка на лице Яновского была озорной, словно он разговаривал не со следователем, который подлавливает его на чем–то тонком, а с другом, сидя в пивном баре и потягивая из пузатых кружек «Жигулевское» бочковое пиво.
— Этот удар в боксе называется «правый хук». Вспомнили? У Николая Королева и у Попенченко эти удары были коронными. Этими ударами они часто посылали своих противников в нокаут.
Яновский, сморщившись, принялся ладонью тереть лоб.
— Да, да, вспомнил… Совершенно верно — хук!.. Есть еще один страшный удар в боксе. Его называют апперкот. Помните? Это когда бьешь снизу в подбородок.
Следователя начинало раздражать, что допрос Яновский упорно хотел превратить в товарищескую беседу о спорте.
Ладейников закурил.
— А мне можно? — спросил Яновский и опустил руку в карман пиджака.
— Вам пока нельзя, — сухо ответил Ладейников.
— Жаль. У меня наркомания курения.
Ладейников взглянул на часы.
— Минут через двадцать мы сделаем перерыв, и вы можете покурить в коридоре или выйти на улицу.
Запрет курить, когда сам следователь курит, заметно подействовал на Яновского. Оживление на его лице потухло, и весь он как–то сразу сник, сжался, будто его ни за что ни про что оскорбили, а защищаться не разрешают.
— В самом начале допроса я вас предупредил, гражданин Яновский, что вы должны говорить только правду. Вы расписались, что за дачу ложных показаний готовы нести ответственность по статье сто восемьдесят первой Уголовного кодекса РСФСР.