Сэсэг
Шрифт:
– Сэсэг, ты так здорово стала рассуждать...
– Света с некоторым удивлением и уважением посмотрела на подругу.
– Давайте завтра продолжим, я так устала с этим перелетом, поездкой из Иркутска. Можно, я спать лягу? Уже глаза сами закрываются.
– Не знаю, ребята, насколько хорошо я рассуждаю, но у меня, к счастью или сожалению, была возможность о таких вещах подумать подольше, чем у вас. И возможность эту я заслужила сама.
– Она хлопнула ладонями по столу, как бы отрезая тему разговора.
– Так, вы ложитесь здесь. Света, возьми в шкафу белье, одеяло вам, я думаю, не понадобится, и расстилай диван, а мы с Мишей уберем со стола.
– Миша принялся счищать вилкой в пустую салатницу остатки еды с тарелок и подавать Сэсэг, которая складывала стопочкой их у себя на коленях. Когда у нее набралась высокая стопка грязной посуды, Сэсэг повезла ее на кухню. Спустя час посуда была вся убрана и вымыта, Света, принявшая душ, спала, а Сэсэг с Мишей сидели на кухне. Жара спала, ночная прохлада струйкой воздуха сочилась через открытое окно. Ветерок слабо играл занавесками, то затейливо надувая их, то отпуская, и тогда они медленно опадали как будто кто-то, только что придававший им форму своей фигурой, мгновенно
– Как ты-то здесь?
– перед Мишей стоял полупустой бокал с шампанским.
– Хорошо, как видишь. Все что нужно, у меня есть.
– А водка у тебя есть?
– неожиданно спросил Миша.
– Наверное, есть. Жаргал когда приезжает, то пьет только водку. Посмотри в верхнем шкафчике возле окна.
Миша встал и начал высматривать в шкафчике водку, передвигая коробки, пакетики. Наконец, найдя полбутылки водки, он сел. Сэсэг взяла хрустальную рюмку с расстеленного на столе полотенца, на котором сохла не вошедшая в кухонный шкаф посуда, и протянула ему.
– Жаргал как?
– наливая себе водки, спросил Миша.
– Тебе налить?
– Нет, я водку не пью, ты же знаешь. Жаргал? Хорошо. Он сейчас хозяин АТП.
– Это автотранспортное предприятие?
– Ага. Он же, когда приватизировали колхоз, всю технику себе забрал. Если бы не он, все растащили бы и пропили, как остальное колхозное имущество пропили. Он умница, да и мама тогда ему здорово помогла технику по бухгалтерии перевести, уже почти перед самой своей смертью. Жаргал теперь у нас местный олигарх, вся техника его. Когда у мамы рак обнаружили, он ее в Иркутск отвез и там деньги большие платил, чтобы ее лечили, но ей рак поставили в последней стадии, да и год был 1994, лекарств не было, ничего не было, он все покупал, но ее спасти не смогли. Она сама уже жить не хотела, не боролась, обижена была очень на жизнь. Ничего сделать не смогли.
– Голос ее охрип, она заплакала.
– У тебя было когда-нибудь так, что тебе не хватает воздуха, что ты задыхаешься и ничего нельзя сделать?
– Да, было. Знаешь, то, что я расскажу не сопоставимо с болезнью твоей мамы, но в моменте чувство у меня, наверное, было похожее. Как-то, первый и единственный раз в жизни мы взяли детям котенка. Мы взяли его через третьи руки и совсем не знали хозяев, которые продали нам его в полуторамесячном возрасте. Котенок был породистый, очень красивый и умный. Какие у него были глаза! Он все понимал и смотрел на нас своими чудесными голубыми глазами. Он нам очень понравился, и мы захотели его обязательно взять. Его хозяева не стали нас отговаривать, хотя котенок только стал отходить от мамы. Это мы после узнали, что у котят в таком возрасте совершенно нет иммунитета, и брать их от кошки можно не раньше трех месяцев от роду, но хозяева сказали, что ничего, берите. И мы купили. За хорошие деньги купили. Хозяевам нужны были деньги, и они с радостью отдали. Домой мы принесли его в понедельник, а уже в следующий понедельник он умер от истощения, и мы его похоронили. Дети очень плакали.
– Миша налил себе водки, выпил, аккуратно поставил рюмку и продолжил.
– Он жил всего один день. Я имею в виду, что котенок жил, а не страдал, всего один день, все остальное время он мучился и медленно умирал от истощения. У него был понос, его рвало, а мы ничего не могли сделать. Ветеринар, к которому мы его отнесли, сказал, что такого маленького котенка нельзя вылечить, потому что у него нет иммунитета, и нам очень повезет, если он выживет. Мы выхаживали его, кормили из соски, но очень скоро он перестал есть. Просто отказался бороться за себя. Его все время тянуло наверх, он любил забраться на самую верхнюю точку дивана и там лежать, зажмурив свои глазки. Он исхудал настолько, что не мог ходить, но все равно постоянно пытался залезть куда-нибудь на самый верх. Он безуспешно царапался по стенке, царапал слабыми лапами ножку стула, стараясь залезть на него. Когда мы усаживали его на стул, он начинал карабкаться на спинку. Под конец недели, у него не оставалось сил даже вытащить когти, чтобы зацепиться, но он упорно полз наверх. Не знаю, или он с рождения любил высоту, и его тянуло наверх, или он задыхался от слабости и пытался инстинктивно, как бы выплыть на поверхность, но ему это уже не удавалось. Как только он оказывался на одной высоте, он тут же начинал ползти дальше наверх, а когда сил не осталось совсем, просто смотрел на недостижимую для него высоту и слабо мяукал. Не знаю, что он чувствовал, но тоска в его глазах была такая, что мне хотелось выть от безысходности и бессилия, и тоже лезть на стены. Почему так устроено у нас в жизни, что ты не можешь передать часть своей силы другому? Вот ты видишь, что твой котенок умирает, ты держишь его в ладошке, и сил хватит еще на тысячу таких котят, но ты не можешь ничего сделать, остается только смотреть, как он умирает у тебя на раскрытой ладони. Рука, которая может поднять пудовую гирю хоть сто двадцать раз подряд, совершенно бесполезна для этого умирающего маленького котенка весом двести грамм, она ничего не способна добавить или прибавить к его уходящей жизни. И когда говорят, что человек - царь природы - это, наверное, правда. Правда в том, что царь является орудием смерти, одним из многих ее орудий, но он сам совершенно не волен давать жизнь. Царь может оставить жизнь, но не дать. Господь Бог единственный, кто есть и может все.
– Мои ощущения тогда, когда мама лежала на больничной койке, очень похожи на то, что ты сейчас рассказал. Именно чувство, когда ты задыхаешься от бессилия. Мама хотела умереть, и я ничего не могла с этим сделать. Темно было у нее в душе, я видела. Жаргал привез меня в Иркутск в больницу. Я целую ночь сидела возле нее, но все слова, которые я ей говорила, не доходили до ее сознания. Она только смотрела на меня, через какую-то пелену и молчала. Последние несколько дней жизни ей постоянно кололи обезболивающее, - Сэсэг замолчала.
– И как ты жила после смерти мамы?
– Нормально. Жаргал мне очень много помогал и теперь помогает. Он всем нам помогает. Братья, Амгалан и Цырен у него работают. Правда последние года три все хуже и хуже становится. Горючка дорожает, запчасти дорожают, а мясо, шерсть и молоко не очень. Люди бросают хозяйством заниматься, на пенсии живут. Спрос на технику падает. Знаешь, я ведь по нашим меркам состоятельная женщина, пенсию по инвалидности получаю, квартиру дали. У нас здесь теперь только пенсионеры, и кто на госместах работает, те деньги имеют. Учителя, воспитатели, администрация, налоговая, полицейские, а дальше денег нигде нет. Полицейские и лесничие еще взятки с леса имеют. Леспромхоз растащили, теперь браконьерят заготовкой леса и в Китай продают. Еще в сберкассе зарплату хорошую платят. Все, наверное.
– Сэсэг помолчала немного, потом добавила, - Некоторые по блату в лагерь охранниками идут работать, там, говорят, деньги за передачки с зэков и их родственников берут, а иногда и за большие взятки заменяют одного зэка на какого-нибудь добровольца, который готов сидеть за деньги. Как Фунт, помнишь? Остальные отсюда уезжают или спиваются. Хорошо Жаргал не пьющий, и работящий, а то не знаю, что бы с братьями было. Цырен-то любитель выпить, но Жаргал его в ежовых рукавицах держит, каждый день на виду, не забалуешь. Вообще народ одно время даже хорошо жить начал. Люди кредиты брали, дома строили, ремонтировались, в меру выпивали. Эту странную идею Великой Монголии забросили. Знаешь, в 80-е, начале 90-х сильно популярная у нас здесь идея была. Мама моя все ей чуть не бредила, так и умерла с ней. А потом вроде как даже неуместной идея эта стала. Что толку от Чингиз-хана, если мы теперь совсем другие? Даже если его оживить, что он сделает в эпоху ракет и Интернета? Надоело многим жить с мыслями о великом прошлом, не имея людей и возможности что-то изменить в настоящем. У нас своих ученых по Байкалу по пальцам можно пересчитать. Его состояние все хуже и хуже, все только пытаются сейчас с него выгоду получить, а что дальше будет, их не волнует. Наши говорили, что русские такие плохие, так сами как при власти оказываются, точно также себя вести начинают. Простой народ разочаровался в этих всех идеях о великом прошлом, молодежь сейчас справедливости в исламе ищет. Слышал про бурят мальчишек, которые на Кавказе воюют?
– Да, что-то проходило даже по телевизору, и в Интернете читал.
– Теперь все меняться стало. Молодежь всегда простых и быстрых решений ищет. Они себя, как проигравшийся в пух и прах игрок, вести начинают. Им проще встать и стол перевернуть, да морду набить тем, кто, собственно, даже не их, а их родителей обжулил в карты, а долги теперь на сыновей повесил. Кредиты бесконечные, которые родители по безграмотности в надежде на лучшее набрали, а теперь детей своих обделяют и будущего лишают, вот кабалу эту они хотят скинуть, и выход у них один - затеять драку, казино разнести, обнулить долги и самим правила установить. Самое скверное ведь не долги, с ними сейчас весь мир живет, устроено так, а то, что работу им никто не может дать, и даже условий создать не могут. Многие у нас ездят дальше на север нефрит добывать. Нелегально, конечно. Потом китайцам россыпью на вес продают, как и лес. У себя перерабатывающие заводы никто строить не хочет - невыгодно.
– В Питере все то же, Сэсэг. Везде в стране так же. У вас в Китай, у нас в Финляндию кругляк везут, у себя не перерабатывают. Никто производством заниматься не хочет, это уже гораздо сложнее: технологии, кадры под них. Дальше - больше: цеха, коммуникации, логистика, планирование, надежные поставщики, процентная ставка по кредиту и много чего еще. Это можно поднять, если есть уверенность в будущем, а ее, как раз, и нет.
– Молодые как-то все жить разучились, с надрывом свой земной путь тянут, как будто торопятся скорее "туда". Здесь никак жизнь нормальную наладить не получается, поэтому быстрее себя водкой да наркотиками сжигают. Такое неявное, растянутое во времени и постоянном тумане сознания самоубийство.
– Не только молодежь от безработицы спивается и снаркоманивается, но и наше поколение тоже. Сколько наших в 90-е сгинуло...
– Миша, немного помолчал, потом налил себе водки и сразу выпил.
– Ага, вот у Гали, Коля спился же. Ужас как обидно, такой парень был, так Галя его любила и на тебе... С двумя детьми осталась, молодец, обоих подняла, в люди вывела. Ты-то не злоупотребляешь?
– Сэсэг посмотрела на пятую по счету Мишину рюмку.
– Я?
– Миша опрокинул в себя водку и задумался.
– Знаешь, я после Генки все никак отойти не мог. Очень мне его предательство мировоззрение перевернуло. Сначала очень плохо было. Пил много, перестал людям доверять, всех друзей растерял. Жизнь бесцельная какая-то стала. Дело уже было даже не в Генке, видимо просто время пришло, а он как раз этот процесс запустил.
– Миша усмехнулся.
– Понимаешь, смысл жизни потерял, все вроде бы есть, в достатке живем, ни в чем не нуждаемся, а радости и удовлетворения нет, и главное: ради чего дальше жить? Материально дети обеспечены, мы со Светой тоже. Сына вырастил, дом построил, деревьев несметное количество посадил, план выполнен досрочно, только вот по душам поговорить не с кем. Потом, когда мне совсем плохо стало, отец меня к себе позвал, перед собой усадил и спрашивает: "Сынок, что с тобой?" Редко мы с ним по душам разговаривали, возможно, даже, что и никогда не разговаривали, во всяком случае, я не помню. Рассказал я все как чувствовал тогда, и отец мне великую вещь сказал: "Есть у евреев хороший обычай: если ты хочешь у умершего человека прощения попросить, потому что при жизни ты не смог или не захотел этого сделать, то надо взять с собой на его могилу еще десять человек, которые будут вместе с тобой просить прощения". Есть, спрашивает, у тебя десять человек столь близких и искренне желающих тебе добра? Можешь не отвечать, знаю, что нет. Твоя проблема в том, что ты только о себе думаешь, задави свой эгоизм, и придут с тобой люди. Понимаю, что не просто, может и вся жизнь оставшаяся уйдет, но это того стоит.
– Хороший обычай, - Сэсэг покивала головой.
– Давай чаю выпьем, - предложил Миша после продолжительного молчания. Он встал, налил в электрический чайник воды из под крана и поставил кипятиться. Сэсэг, повернувшись к столешнице, взяла две чистые чашки. Немного помолчав, Миша сказал:
– Теперь вот знаю, ради чего жить надо.
– А сам придешь, если позову?
– Сэсэг смотрела на Мишу, а он, не донеся чашку до рта, замер, на секунду задумавшись, потом коротко кивнул головой.