Сесиль умерла
Шрифт:
— Гарсон, еще по рюмке того же!.. Вы, наверно, не знаете, господин комиссар, какую сумму составляет ее доля в чистых деньгах?.. Больше трех тысяч мешков, то есть больше трех миллионов… Нам чужого не надо. Завещания как будто не существует… Месье Шарль не желает иметь неприятности, и он прав… Так вот, мы хотим знать ваше мнение — как нам поступить… Уже двое заявляли о своих правах на эти деньги. Некий Монфис, с виду ни дать ни взять гробовщик, вы видели его со всем выводком… И затем брат мадемуазель Сесили — Жерар… И тот и другой рвутся к
Говоривший вдруг встал и тронул комиссара за рукав:
— Может, выйдем на минутку?
Он отвел Мегрэ в заднее помещение.
— Верно, ремесло мое не слишком почтенное, но тут уж ничего не поделаешь. Однако я готов поклясться и компаньоны мои подтвердят: месье Шарль закона не преступает… Старухины бумаги исчезли, но мы не станем придираться к тому, что нет документов. Я сказал — три миллиона, а может, там и больше… Будут бумаги или нет, никто ничего не получит, пока вы не подадите нам знака…
— Я доложу начальству, — проронил Мегрэ.
— Одну минуточку… Еще два слова, но теперь пусть мои компаньоны это услышат.
Они вернулись в зал.
— Так вот, господин комиссар!.. Мы решили выделить двадцать тысяч в ваше распоряжение, на розыски того негодяя, который пришил беднягу Жюльетту… Идет? Хватит? Договорились? Месье Шарль вручит вам деньги…
Бывший адвокат решил, что момент подходящий, и вытащил из кармана туго набитый бумажник.
— Нет, не сейчас, — сказал комиссар. — Мне нужно доложить об этом. Гарсон, сколько с меня?.. Нет уж, простите, я плачу сам…
И он рассчитался под недовольное бормотание своего собеседника:
— Как хотите, дело ваше, но так не годится…
Слегка разгоряченный выпитым, Мегрэ вышел из бистро. Не пройдя и десяти шагов, он остановился как вкопанный.
Перед ним вырос Жерар, взвинченный более обычного. Берта, стоявшая рядом с братом, бросила на комиссара красноречивый взгляд, говоривший: я изо всех сил старалась увести его. Но вы сами видите, ничего с ним не поделаешь…
Брат Сесили уже ухитрился где-то выпить, о чем свидетельствовал запах перегара, голос у него срывался, губы дрожали.
— Ну а теперь, господин комиссар, я надеюсь, что вы соблаговолите дать мне кое-какие объяснения…
Гробовщики прямо запарились в этот день. Их уже звали к другим могилам, и на гробу Сесили по-прежнему лежало лишь несколько комьев желтоватой глины.
Глава 2
— Проходите, дружок…
В дверях Мегрэ непроизвольным движением положил руку на округлое плечо Берты Пардон, хотя это отнюдь не входило в его привычки. Пожилые мужчины часто позволяют себе такие жесты, принимая отеческий вид, и обычно на это не обращают внимания.
Но комиссар был, как видно, неловок, потому что девушка с удивлением обернулась и взглянула на смущенное лицо Мегрэ, словно говоря:
Первым прошел в квартиру ее брат. Только что отсюда удалились служащие похоронного бюро, которых они встретили внизу на лестнице со всем их реквизитом.
Мегрэ собирался переступить порог, когда молодой голос с легким акцентом произнес за его спиной:
— Мне очень нужно поговорить с вами, господин комиссар…
Он узнал Нуши, одетую в черный костюм по случаю похорон. Костюм, сшитый, должно быть, года два-три назад, был ей мал и узок и придавал девушке еще более вызывающий вид.
— Потом, — возразил он недовольно, не желая проявлять снисходительность к этой наглой девице.
— Имейте в виду, это очень важно!
Мегрэ вошел в квартиру покойной Жюльетты Буанэ и, прикрывая за собой дверь, пробурчал:
— Важно или нет, придется подождать…
Поскольку Жерар здесь, надо с ним все выяснить, а присутствие Берты даже кстати. Квартира старухи более подходящее место для этой беседы, чем кабинет на набережной Орфевр. Уже сама обстановка нервировала Жерара. Он с каким-то страхом оглядывался на стены, с которых только что сняли черные полотнища, и с отвращением вдыхал запах свечей и цветов, приторный запах смерти.
Берта Пардон держалась так же непринужденно, как и за прилавком магазина или за столиком дешевого кафе, где она обычно обедала. От ее по-детски круглого лица веяло безмятежностью и даже самодовольством, что иногда принимают за чистую совесть. Она казалась живым воплощением невинной молодой девушки, которой даже самая мысль о грехе ни разу не коснулась.
— Присаживайтесь, дети мои, — сказал Мегрэ, вытаскивая из кармана трубку.
Жерар был слишком возбужден, чтобы спокойно сидеть в кресле. В отличие от сестры он был настороже, снедаемый тревожными мыслями, и взгляд его перескакивал с предмета на предмет.
— Признайтесь, что вы подозреваете меня в убийстве тетки и сестры, — произнес он дрожащими губами. — Только потому что я беден, что меня преследуют неудачи!.. Какое вам дело, что вы взволнуете мою беременную жену, которая и без того слаба здоровьем… Вы пользуетесь моим отсутствием, чтобы рыться в квартире… Вы нарочно пошли туда, когда меня не было дома…
— Это верно… — проронил комиссар, разжигая трубку и разглядывая портреты на стенах.
— Ведь ордера на обыск у вас не было! И вы знали, что я бы не допустил этого…
— Да полно, перестань!
Берта сняла горжетку — длинную и узкую куницу, и комиссар заметил, что шея у нее круглая и белая.
— Спросили вы хотя бы у этого лицемера Монфиса, где он находился в ночь, когда было совершено убийство? Уверен, что не спросили. Как же, ведь он не мне чета…
— Я как раз собираюсь сегодня вечером задать ему этот вопрос…
— Тогда спросите у него заодно, почему это меня и сестер вечно обкрадывали…
Он указал на женский портрет, увеличенную фотографию, от этого немного расплывчатую.