Сесилия Вальдес, или Холм Ангела
Шрифт:
— Довольно с меня объяснений. И без того слишком долго я верила басням, которые вы мне рассказывали.
— Я вижу, что вы просто решили дать выход своей раздражительности, и поэтому вам совершенно безразличны доводы разума и справедливости.
— Но зато, дон Кандидо Гамбоа-и-Руис, — произнесла торжественным тоном и повышая голос донья Роса, — мне далеко не безразлично, что деньги, принадлежащие мне и моим детям, уходят на ваше распутство и на содержание вашей любовницы и ее родственников. Больше я этого не допущу. Я не потерплю, чтобы вы дурно обращались с моим сыном, вымещая на нем досаду за свои любовные неудачи. Мое решение твердо: либо вы изменитесь, либо я потребую развода.
Дон Кандидо нахмурился и, молча повернувшись, пошел к себе в кабинет. При виде этого позорного бегства донья Роса едва могла сдержать охватившее ее душу ликование. Дело в том, что во время описанного выше бурного диалога донья Роса лишь большим усилием воли смогла победить в себе добрые чувства, до сих пор обычно мешавшие ей высказать мужу все, что накипело у нее на сердце за долгие годы молчаливых подозрений и страхов, чувства, поддавшись которым она могла бы теперь испортить все, чего хотела достичь, давая дону Кандидо этот суровый урок. Следует также сказать, что, выйдя замуж по любви наперекор воле матери и, возможно, именно потому, что ее мать не желала этого брака, донья Роса вовсе не имела намерения порвать с отцом своих детей и своим многолетним спутником жизни. Кроме того, за двадцать четыре года, что она прожила с ним вместе, у нее еще не было серьезных оснований раскаиваться в своем выборе, хотя дон Кандидо никогда не мог служить образцом супружеской верности.
Читатель этой правдивой повести, должно быть, убедился уже, что дон Кандидо ни до, ни после свадьбы не отличался, как говорится, святостью жизни. Довольно красивый и обаятельный, он в молодые годы немало поволочился за хорошенькими женщинами, и это было главнейшим из грехов его юности, впрочем искупавшимся в значительной мере тем, что дон Кандидо, несмотря на грубоватость манер и недостаток образования, был в глубине души человек добрый и благородный. Дон Кандидо увлекался много и страстно, но был совестлив, и потому, давая даже самые невероятные обещания своим возлюбленным, он впоследствии делал все от него зависевшее, чтобы выполнить данное слово, и не считался при этом ни с какими трудностями.
Лет восемнадцать — двадцать тому назад, на пятом году своей супружеской жизни, будучи уже отцом двух детей, дон Кандидо встретил на редкость красивую девушку. Теперь он уже и сам не знал, как это могло случиться, но только вскоре он тайно вступил с нею в любовную связь; это вышло все очень просто, благо он был молод, богат, хорош собой, а красавице было от роду пятнадцать лет и она была мулатка. От этой безрассудной связи появилась на свет девочка, в младенчестве спасенная стараниями дона Кандидо от смерти, а позднее, в юные годы, его же заботами избавленная от нищеты, тяжкого труда и порока. Выполнение одного обязательства неизбежно влекло за собой появление других, новых обязательств, теперь уже не только по отношению к дочери, но и по отношению к ее бабке, которой вскоре пришлось заменить девочке мать; а между тем ни одна из этих трех женщин не была в состоянии ни оценить должным образом забот дона Кандидо, ни понять, каких жертв требовали от него эти заботы.
Со временем, когда пылкая молодость, виновница стольких безумств, миновала, сожаление о былом беспутстве стало все чаще и чаще смущать душевный покой дона Кандидо. В его сердце завязалась мучительная борьба между стремлением честно выполнить обязательства по отношению к возлюбленной и внебрачному ребенку и тем, что требовал от него священный долг супруга и отца семейства. Однако донья Роса, имевшая весьма высокое представление о женской добродетели и о долге матери семейства, чувствовала себя столь глубоко оскорбленной, ее гордость супруги и белой женщины так сильно была уязвлена и возбуждаемая таким образом ревность настолько завладела всеми ее помыслами, настолько помрачила ее рассудок, что она уже не способна была видеть ни того, как искренне раскаивается ее муж, ни того, как горячо он желает искупить свои прошлые ошибки. И в то время, когда жена в своем справедливом гневе жестоко укоряла дона Кандидо за грехи молодости, причины для раздора давно уже не существовало, да и в дальнейшем не могло появиться. В ослеплении ревности донья Роса не видела, что дон Кандидо глубоко сожалеет о прошлом и что с некоторых пор его единственным желанием и заботой было избегнуть скандала и устранить грозившую их семье катастрофу.
Глава 15
Стала я смелей —
Лед былой растаял,
Сердце полюбило
Вмиг и не на шутку.
Но чем пыл мой жарче,
Тем мой друг бесстрастней:
Зол он меня,
Матушка, смертельно.
Дни шли за днями, недели за неделями, а от Исабели Илинчета, с тех пор как она уехала в Алькисар, никто не получил ни единой весточки. Правда, в те времена связь даже между столицей и селениями самой Гаванской провинции поддерживалась нерегулярно, от случая к случаю; но зато не было недостатка в добровольных почтальонах, роль которых обычно брали на себя бродячие торговцы и разносчики, охотно доставлявшие адресатам письма и посылки и не взимавшие за свои труды никакого вознаграждения. К услугам этих людей обыкновенно и прибегала Исабель, когда хотела отправить письмо своим кузинам или Леонардо.
61
Перевод А. Энгельке.
Как-то вечером, 6 или 7 декабря, юный герой нашей повести вышел от сеньорит Гамес в довольно мрачном расположении духа; это, однако, не помешало ему заметить в надвигающихся сумерках женскую фигуру, удалявшуюся от него в направлении улицы лейтенанта Рея. Женщина была укутана с головой в темную мантилью, но что-то в ее походке показалось Леонардо знакомым; он ускорил шаг, быстро догнал идущую, поравнялся с ней и, взглянув на нее искоса, тотчас окликнул: он узнал Немесию.
— Куда ты так торопишься? — спросил ее Леонардо.
— Ой, господи! — воскликнула девушка. — Ну и напугали же вы меня!
— Я видел, что ты собираешься задать стрекача, — сказал молодой человек, прибегая к языку темнокожего простонародья.
— Ну уж и стрекача! Скажете тоже! Это совсем не в моем обычае, а тем более если я уважаю человека.
— Если уважаешь? А меня ты уважаешь?
— Больше всех на свете!
— Так я тебе и поверил!
— Кабальеро сомневается?
— Сомневаюсь? Да я просто не верю тебе. Зря, что ли, говорит пословица: «не красна любовь словами — красна делами».
— Чтобы такое говорить, надо иметь основание.
— Оснований у меня достаточно. Да вот — за примером ходить недалеко. Ну хотя бы в тот день, помнишь, когда я прощался со своей приятельницей возле дома, где я сейчас был, — кто привел тогда Селию и подстроил, чтобы она меня увидела? Ты. Не кто другой, как ты. Так что из-за тебя мы и поссорились.
— Кто это вам наплел?
— Никто. Просто у меня тогда мелькнуло такое подозрение. А теперь я в этом уверен. Ты — злодейка, голубушка, злодейка хуже самого Апонте, как говаривала моя бабушка.
— Право, кабальеро ошибается, — промолвила Немесия, кусая губы, чтобы не рассмеяться. — Честью клянусь, все это чистая случайность. Я шла за шитьем в мастерскую к сеньору Урибе, а Селия вздумала меня проводить.
— Конечно, конечно. Теперь будешь из себя святую невинность строить. Но я другое скажу: грех тебе на меня ополчаться. Если ты думаешь, что у меня любви хватает только для Селии, так ты ошибаешься. Хватит у меня любви и для нее и для той, что в деревню уехала. Да еще и для таких вот неблагодарных, вроде тебя, останется.