Сесквоч
Шрифт:
Усталая лошадь, прикрытая наброшенным на нее старым одеялом, ударила утомленным копытом по тротуару, фыркнула и снова заглянула в окно. За Санта Клаусом и северным оленем, нарисованными на окне «Багл» Туберским и Клиффордом, мерин видел Фенберга, лежащего на старом кожаном зеленом диване. Майк так и не снял свой длинный желтый непромокаемый плащ. Покрытый пластиком стетсон нависал над глазами. Здесь он был на десять миль ближе к городу, чем на ранчо. Фенберг только что приехал сюда на лошади, чтобы поработать после охоты на человека. Одел Фоли, хозяин местного продовольственного магазинчика, должен был прийти через несколько минут, чтобы причесать и накормить утомленное животное, но лошадь об этом ничего не знала. Все, что ей удавалось увидеть, это был спящий у камина Фенберг.
На самом деле Фенберг не совсем спал. Он пытался вызвать приятный сон о своей жене и ребенке и в то же время размышлял, почему все шло не так, как надо. Они уже обсуждали это, он и Туберский. Почему умирают невинные дети? Почему мерзавцы, которые лгут, обжуливают и воруют, часто живут себе спокойно до старости безо всякого видимого наказании за свои поступки? Почему я не могу остановиться и перестать думать о своей жене? Фенберг ждал ответа. Чего-нибудь осязаемого, Не было ни надежды, ни веры, ни уверенности. Я не хочу, чтобы меня дурачили, и не удовлетворюсь пожеланиями счастливого будущего. Мне нужен метод.
— Ну, этого я не знаю, дружище, сказал Туберский. Но Туберский размышлял над этим. Было что-то фундаментальное, чудовищное, общее для всех людей, что портило им жизнь. В этом Туберский не сомневался.
Уютная деревушка Бэсин Вэли была со всех сторон окружена поднимающимся вертикально вверх влажным лесом Сьерры, который по территории превосходил штат Мэн, был по большей части неисследованным, и в некоторых местах карта местности составлялась лишь по снимкам с самолета. Потоки ледяного дождя смыли все следы, но они все же продолжали охотиться за Джоном Туберским на лошадях и с собаками. За исключением двоюродного брата Фенберга и братьев Магоногонович, все сорок пять мужчин втайне надеялись, что не наткнутся в темноте на Туберского. Только гончие проявляли пыл.
Собаки были неутомимы.
Наклонив носы и принюхиваясь, они без труда шли по запаху за Туберским. У подножия Тимберлена, альпийского луга в пятнадцати милях от ранчо, собаки остановились. Они почуяли новый след. Весь вечер их не мог остановить ни дождь, ни туман. Они уверенно рвались грудью вперед, рыча и повизгивая. Теперь почуяли новый запах и остановились. Они выли и трусили. Извините нас, ребята, за наше отвратительное поведение, но дальше мы за эти деньги не пойдем. Никакие ругательства и тумаки хозяев не смогли заставить собак пересечь поросшую травой поляну.
Через несколько минут отряд полицейских опять услышал этот дьявольский крик. Несколько человек были сброшены с лошадей. Это была не пума, пояснил один из братьев Магоногонович, хотя крик был высоким, скрежещущим. Он был долгий и нечеловеческий.
Ситуация казалась Фенбергу сюрреалистической. Лес был освещен полной луной, пробивавшейся сквозь дождевые облака. Длинные тени от деревьев метались под сумасшедшим ветром. Пахло страхом. К рассвету буря прекратилась. Они не нашли Туберского. Туда отправится новая смена со свежими людьми и лошадьми. В поисках примут участие вертолеты и прибудут специальные приборы ночного видения. Позже утром вызовут ФБР.
В своих снах Фенберг проезжал под деревом, на котором повесился человек. Что-то большое и мохнатое упало с ветки и вцепилось ему в горло. Фенберг сел и закашлялся, отбросив одеяло. Он глотнул воздух и диким взглядом осмотрел комнату. С окна на него смотрел Санта Клаус, и светило солнце.
— Привет, — сказала Митикицкая.
Фенберг глубоко вздохнул и опять откинулся на диван.
— Мне показалось, что вы устали от езды и промокли, поэтому я накрыла вас одеялом, — объясняла Элен Митикицкая. Фенберг поправил шляпу и снова нырнул под теплое одеяло. — Доброе утро, мистер Фенберг.
Мистер Фенберг что-то проворчал.
Элен поставила на камин чашку горячего чая. Она наклонилась, рассматривая Фенберга с близкого расстоянии, и заметила, что он выглядит несколько более грязным, чем она ожидала.
Фенберг тупо уставился на нее.
Это не овсяный чай или что-нибудь этакое? — спросил он подозрительно. — Я слышал, вы любительница органики.
— Вы тонете и кофеине, — сказала Элен, — и это лишит вас последнего оставшегося в организме витамина В. Не обижайтесь, мистер Фенберг, но вы выглядите ужасно.
— Вы хорошо говорите, Митикицкая, — сказал Фенберг и сел.
Он сделал большой глоток и поставил кружку, глядя на Элен, которая перебирала стопку книг.
Элен улыбнулась. На ней был очень модный вариант репортерского костюма в этот самый ее первый рабочий день: джинсы «Левис, блузка в черно-желтую клетку, новые кроссовки и серое вельветовое спортивное пальто с плечами. Ее нос и щеки были все еще розовыми от утреннего — холода, и она выглядела отвратительно здоровой. Когда она отвернулась от Фенберга, он попытался определить форму и размер ее груди. Он делал это автоматически. У Фенберга был острый глаз и любопытные руки, и не только руки, если женщина позволяла ему улучить момент.
— Насколько я понимаю, вестей о вашем брате все еще нет? — спросила она, перелистывая один из томов.
— Нет. — Фенберг посмотрел на свои дорогие ботинки „Тони Лама, 175.
Они были заляпаны грязью. И сам он тоже. Надо было принять душ.
— Мне надо забрать мальчиков у Малулу и отвезти их в школу, — сказал он, вставая.
— О, не стоит беспокоиться, — ответила Элен. — О них уже позаботились.
— Вы уже отвезли их?
Митикицкая повернулась, но смотрела не на Фенберга, а в потолок, пытаясь найти нужные слова.
Злючка Джо и Клиффорд так и не вернулись в город прошлым вечером. После того, как Фенберг ушел с полицейскими, толстая домохозяйка, прорвавшись через все полицейские преграды, вернула братьев Фенберг номер три и четыре, несмотря на грязь и на то, что обстановка была неподходящей для впечатлительных маленьких мальчиков.
— Вот этот маленький, он… он… он… — это были единственные слова, которые могла произнести всхлипывающая в бурной истерике женщина.
Митикицкая, наклонившись, заглянула в машину. Безвкусный халат женщины был весь разорван, а ее „Анетта Фуницелло“ была вся перепачкана. На шее и ушах женщины было размазано арахисовое масло.