Сестра Керри
Шрифт:
— Я тебе покажу, скэб проклятый! — ответил какой-то молодой ирландец, вскакивая на площадку.
Он нацелился кулаком Герствуду в челюсть, но тот наклонился, и удар пришелся в плечо.
— Пошел вон! — крикнул полисмен, спеша на помощь Герствуду и уснащая свою речь бранью.
Герствуд уже успел прийти в себя, но был бледен и дрожал всем телом. Дело принимало серьезный оборот. Люди смотрели на него полными ненависти глазами и издевались над ним. Какая-то девчонка строила ему гримасы. Решимость его начала убывать, но в это время подкатил полицейский фургон, и из него выскочил отряд полисменов. Путь был живо расчищен, и вагон мог двигаться дальше.
— Ну, теперь живо! — крикнул один из полицейских, и вагон снова помчался вперед.
Финал был на обратном пути, когда на расстоянии двух или трех километров от парка им повстречалась многочисленная и воинственно настроенная толпа. Район этот казался на редкость бедным. Герствуд хотел было прибавить ходу и быстро промчаться дальше, но путь снова оказался загороженным. Уже за несколько кварталов Герствуд увидел, что люди тащат что-то к трамвайным рельсам.
— Опять они тут! — воскликнул один из полисменов.
— На этот раз я им покажу! — отозвался второй, начиная терять терпение.
Когда вагон подъехал ближе к тому месту, где волновалась толпа, у Герствуда подступил ком к горлу. Как и раньше, послышались насмешливые окрики, свистки, и сразу посыпался град камней. Несколько стекол было разбито, и Герствуд еле успел наклониться, чтобы избежать удара в голову.
Оба полицейских бросились на толпу, а толпа, в свою очередь, кинулась к вагону. Среди нападавших была молодая женщина, совсем еще девочка с виду, с толстой палкой в руках. Она была страшно разъярена и в бешенстве замахнулась на Герствуда, но тот увернулся от удара. Несколько человек, ободренных ее примером, вскочили на площадку и стащили оттуда Герствуда. Не успел он и слова произнести, как очутился на земле.
— Оставьте меня в покое! — только успел он крикнуть, падая на бок.
— Ах ты, паршивец! — заорал кто-то.
Удары и пинки посыпались на Герствуда. Ему казалось, что он сейчас задохнется. Потом двое мужчин его куда-то потащили, а он стал обороняться, стараясь вырваться.
— Да перестаньте! — раздался голос полисмена. — Никто вас не трогает! Вставайте!
Герствуд пришел в себя и узнал полицейских. Он чуть не падал от изнеможения. По подбородку его струилось что-то липкое. Герствуд прикоснулся рукой: пальцы окрасились красным.
— Меня ранили, — растерянно произнес он, доставая носовой платок.
— Ничего, ничего! — успокоил его один из полисменов. — Пустячная царапина!
Мысли Герствуда прояснились, и он стал озираться по сторонам. Он находился в какой-то лавочке. Полисмены на минуту оставили его одного. Стоя у окна и вытирая подбородок, он видел свой вагон и возбужденную толпу. Вскоре подъехал один полицейский фургон, и за ним второй. В эту минуту подоспела также и карета «скорой помощи». Полиция энергично наседала на толпу и арестовывала нападавших.
— Ну, выходите, если хотите попасть в свой вагон! — сказал один из полисменов, открывая дверь лавчонки и заглядывая внутрь.
Герствуд неуверенно вышел. Ему было холодно, и к тому же он был очень напуган.
— Где кондуктор? — спросил он.
— А черт его знает, — ответил полисмен. — Здесь его, во всяком случае, нет, — добавил он.
Герствуд направился к вагону и, сильно нервничая, стал подыматься на площадку.
В тот же миг прогремел выстрел, и что-то обожгло Герствуду правое плечо.
— Кто стрелял? — услышал он голос полисмена. — Кто стрелял, черт возьми?!
Оставив Герствуда, оба полисмена кинулись к одному из ближайших домов; Герствуд помедлил и сошел на землю.
— Нет, это уж слишком! — пробормотал он. — Ну их к черту!
В сильном волнении он дошагал до угла и юркнул в ближайший переулок.
— Уф! — произнес он, глубоко переводя дух.
Не успел он пройти и полквартала, как увидел какую-то девчонку, которая пристально разглядывала его.
— Убирайтесь-ка вы поскорее отсюда! — посоветовала она.
Герствуд побрел домой среди слепящей глаза метели и к сумеркам добрался до переправы. Пассажиры на пароходике с нескрываемым любопытством смотрели на него. В голове Герствуда был такой сумбур, что он еле отдавал себе отчет в своих мыслях. Волшебное зрелище мелькавших среди белого вихря речных огней пропало для него. Едва пароходик причалил, Герствуд снова побрел вперед и, наконец, добрался до дому.
Герствуд вошел. В квартире было натоплено, но Керри не оказалось дома. На столе лежало несколько вечерних газет, видимо, оставленных ею. Герствуд зажег газ и уселся в качалку. Немного спустя он встал, разделся и осмотрел плечо. Ничтожная царапина — ничего более. Он, все еще в мрачном раздумье, вымыл руки и лицо, на котором запеклась кровь, и пригладил волосы. В шкафчике он нашел кое-что из съестного и, утолив голод, снова сел в свою уютную качалку. Какое приятное чувство он испытал при этом!
Герствуд сидел, задумчиво поглаживая подбородок, забыв в эту минуту даже про газеты.
— Н-да! — произнес он через некоторое время, успев несколько прийти в себя. — Ну и жаркое же там заварилось дело!
Слегка повернув голову, он заметил газеты и с легким вздохом взялся за «Уорлд».
«Забастовка в Бруклине разрастается, — гласил один из заголовков. — Кровопролитные столкновения во всех концах Бруклина!»
Герствуд устроился в качалке поудобнее и погрузился в чтение. Он долго и с захватывающим интересом изучал описание забастовки.
42. Веяние весны. Пустая раковина
Всякий, кто считает бруклинские приключения Герствуда ошибкой, тем не менее должен признать, что безуспешность его усилий не могла не повлиять на него отрицательно. Керри, конечно, не могла этого знать. Герствуд почти ничего не рассказал ей о том, что произошло в Бруклине, и она решила, что он отступил перед первым грубым словом, бросил все из-за пустяков. Просто он не хочет работать!
Она выступала теперь в группе восточных красавиц, которых во втором акте оперетты визирь проводит парадом перед султаном, производящим смотр своему гарему. Говорить им ничего не приходилось, но как-то раз (в тот самый вечер, когда Герствуд ночевал в трамвайном парке) первый комик, будучи в игривом настроении, взглянул на ближайшую девушку и произнес густым басом, вызвавшим легкий смех в зрительном зале: