Сестра Земли
Шрифт:
Баландин с трудом сдерживал желание зажечь все прожекторы и осветить воду вокруг…
По тому, как часто прерывалась связь с звездолётом, они узнавали, что наверху один за другим проходят многочисленные грозовые фронты. Но здесь, в глубине океана, ничто не изменялось.
Прошёл первый час. Пятьдесят километров остались позади.
Зелёная линия на экране постепенно становилась всё более яркой.
Лента локатора указывала, что его луч ещё не нащупал берега. Лодка с прежней скоростью мчалась вперёд.
С напряжённым вниманием Баландин и Зайцев вглядывались в освещённую прожектором толщу
Мысли Баландина всё время возвращались к загадкам планеты.
– Венера, – рассуждал профессор, – давно прошла период первоначального зарождения жизни. Как и на Земле, её жизнь развилась в океане. Разделение организмов на растительный и животный мир – пройденный этап. Мы можем считать установленным, что растения вышли на сушу и приспособились к неблагоприятным климатическим условиям. Но сделали ли это животные? Или они остались в воде? Принимая во внимание длительность дня и ночи, а так же высокую температуру, которая стоит днём на суше, я был бы склонен считать, что животные остались в океане, где более равномерны условия существования. Это было бы даже очевидно, но найденная нами линейка опровергает такой выход. Ах, эта злосчастная линейка! Она не даёт мне покоя. За ней кроется тайна жизни на Венере, и, пока эта тайна не раскрыта, мы не можем ничего считать твёрдо установленным, каким бы очевидным оно ни казалось.
– Значит, вы решительно отвергаете теорию посещения планеты космическим кораблём? – спросил Зайцев.
Баландин посмотрел на него со странным выражением.
– Скажите, Константин Васильевич, – спросил он после непродолжительного молчания, – среди ваших инструментов на звездолёте есть деревянные линейки?
– Нет, конечно!
– Вы пользуетесь более совершенными измерительными приборами?
– Разумеется.
– Так почему же мы должны думать, что звездоплаватели с другой планеты, техника которых во всяком случае не ниже нашей, пользуются таким грубым и неточным измерительным прибором?
– А ведь это верная мысль! – удивлённо сказал Зайцев. – Как это никто не обратил внимания на то, что найденная нами линейка крайне примитивна?
– Мне тоже кажется, что это верная мысль. Она высказана Арсеном Георгиевичем, и вы сами натолкнули его на эту мысль.
– Я? Вот уж не помню…
– Не прямо! Сегодня, когда мы собирали самолёт, вы сделали Пайчадзе замечание за то, что он измерил диаметр какого-то отверстия линейкой. Точной, металлической, а не деревянной. Вы сказали ему, что существует штангенциркуль.
– Верно, – улыбнулся Зайцев. – Было такое.
– Вот тогда Пайчадзе и сказал мне, что, по-видимому, линейку никто не принёс на Венеру. Она сделана здесь «человеком» – существом, обладающим сознательным разумом, хотя он может и не походить на нас внешним видом. А разум, способный к математическому познанию, очень высокая ступень эволюционного развития материи. Но где следы деятельности этого разума? Кроме всё той же линейки, их нет.
– Найдём!
– Вот именно, надо найти…
Ещё одна загадка
Накренившийся немного набок и на половину погрузившийся в воду, самолёт стоял в шестидесяти метрах от берега. Вернее сказать, не самолёт, а один только фюзеляж.
Когда погода прояснялась, Мельников и Второв открывали пластмассовый кожух и дышали воздухом Венеры через противогазы. Это было выгоднее, из соображений экономии драгоценного запаса кислорода, который следовало беречь. Было неизвестно, когда придёт помощь. Подводная лодка шла пока без задержек, но нельзя было поручиться, что так будет и дальше. Непредвиденные препятствия могли встретиться в любую минуту.
Мель, совершенно незаметная со стороны, спасла жизнь обоим лётчикам. Поплавки самолёта налетели на неё в последнюю секунду, когда, казалось, ничто уже не сможет предотвратить рокового столкновения со скалами, с трёх сторон обступившими узкий залив.
Повернуть, чтобы избежать катастрофы, было некуда, затормозить так близко от берега уже поздно. Летевший с большой скоростью самолёт и после остановки мотора сохранил огромный запас инерции.
Всё произошло в несколько секунд.
Оба звездоплавателя уже простились с жизнью, когда страшный удар отшвырнул их к передней стенке кабины. Мельников рассёк лоб о штурвал. Второв ударился о приборную доску, и разбившийся шлем порезал ему щёки и подбородок.
С окровавленными лицами они поднялись, ещё не понимая, что произошло, и зная только, что остались живы.
Оказав друг другу первую помощь, осмотрелись.
Самолёт неподвижно стоял на мели, посреди спокойной воды залива. Поплавки глубоко врезались в песок, и это помешало машине опрокинуться при внезапной остановке. Шасси было сломано, приборы управления разбиты, тросы оборваны.
Кругом высились, по-видимому, гранитные, скалы. Поднимавшийся от воды пар мешал разглядеть мелкие подробности, но хорошо было видно траву или что-то вроде травы жёлто-коричневого цвета, росшую на обрывах. Ещё дальше – верхушки деревьев, настоящих, не коралловых, с ветвями и листьями шевелились под ветром. Какого цвета были их стволы и как они выглядели, мешал рассмотреть гребень берега.
– Как можно скорее надо связаться с кораблём, – сказал Мельников. – Своими силами нам не выбраться.
Второв молча указал на радиостанцию.
Она представляла собой печальную картину. Поблёскивали разбитые стёкла приборов, висели какие-то оборванные провода. При ближайшем рассмотрении оказалось, что генератор, сорванный с места, вышел из строя.
Мельников нахмурился.
– Я не радист, – сказал он. – Вы тоже. Но если мы не восстановим связь, то погибнем. Кислорода хватит только на двадцать четыре часа.
– Нас будут искать другим самолётом.
– Его надо собрать, а это займёт много времени. – Мельников замолчал, потом тихо добавил: – Они не знают, куда мы улетели.
Второв вспомнил. Он сам радировал на корабль, что самолёт направляется к югу, убегая от грозы. О повороте на запад они уже не могли сообщить.
Где их будут искать? Конечно, к югу от острова.
«Смерть!» – подумал Второв с острым чувством безнадёжности.
– Значит, всё кончено? – спросил он, стараясь говорить спокойно, но голос предательски дрогнул.