Сестра Земли
Шрифт:
– Поднимите перископ выше!
Мельников исполнил приказание. Было заметно, что шар сильно относит к востоку, но всё же горизонт расширился.
– Так и знал! – сказал Белопольский. – Смотрите!
Глазок перископа повернулся в это время к северу. И Баландин и Мельников одновременно заметили вдали тёмную полоску воды. Такие же полоски оказались с запада и юга.
– Мы на острове, – сказал Белопольский. – Когда Станислав Казимирович говорил, что деревья на берегу в действительности кораллы, я сразу подумал, что нам попался не материк, а коралловый остров, который выходит на поверхность только днём, во время отлива. Ночью – это дно океана. Становится понятным, почему здесь нет растительности,
– Остров совсем не так уж велик, – заметил Баландин. – Даже удивительно, что мы не заметили, подлетая, что это остров.
– Было гораздо темнее, – ответил Мельников, – и горизонт был закрыт грозовыми фронтами.
– Но всё же, – продолжал профессор, – он гораздо больше, чем самые большие коралловые постройки на Земле. Правда, и сами кораллы, если это действительно кораллы, неизмеримо крупнее земных. Во всяком случае, прежде чем улететь, надо тщательно изучить остров.
– Безусловно! – согласился Белопольский. – Тем более, что мы и не можем скоро покинуть это место. Кораблю негде развернуться для старта. Он останется здесь до вечера, то есть недели полторы.
Воздушная разведка
На Земле, которая в полтора раза дальше от Солнца, чем Венера, приливная волна достигает в некоторых местах, например в бухте Фанди в Северной Америке, между Новой Шотландией и Новым Брауншвейгом, двадцати одного метра в высоту. Правда, земные приливы обязаны своим происхождением главным образом Луне, притяжение которой заметно влияет на них, но близость Венеры к Солнцу должна была с избытком возместить отсутствие у планеты спутника. По мнению Белопольского и Баландина, приливы на Венере могли достигать восьмидесяти метров. Ночью, когда вслед за Солнцем, уходящим к западному горизонту, на остров надвигается приливная волна, только вершины самых высоких коралловых деревьев остаются над поверхностью океана. Всё остальное погружается в воду.
Находящиеся сейчас на суше морские растения и животные с наступлением ночи «просыпаются» для питания и жизни. Днём, оказавшись на воздухе, они впадают в состояние своеобразного анабиоза, наподобие «земной спячки» у некоторых земных животных и растений. К такому выводу пришли Баландин и Коржёвский.
Уже больше ста часов, почти пять земных суток, звездолёт находился на Венере. Научная работа, к которой так тщательно готовились на Земле и в пути, постепенно развёртывалась.
Помимо вполне естественного желания как можно лучше и полнее изучить то, что никогда и никем не изучалось, и свойственного учёным «ненасытного» любопытства, заставлявшего их забывать об отдыхе, членов экипажа «подгоняли» мысли о Земле.
Перерыв радиосвязи, сознание, что близкие люди, ставшие в разлуке ещё дороже, мучаются страшной неизвестностью, тяжело переживалось всеми. Постоянная занятость помогала бороться с томящей тоской. Андрееву приходилось часто обращаться к Белопольскому или Мельникову, чтобы поддерживать неизменным установленный ими распорядок дня, а в особенности «ночи». В определённые часы экипаж звездолёта обязан был ложиться спать, но почти «ежедневно» кто-нибудь пытался нарушить это правило.
За бортом был «вечный» день, – туманная полумгла, не рассеиваемая ни единым лучом Солнца. Чуть ли не через каждый час свет сменялся полным мраком наступающих гроз. Некоторые члены экспедиции начали проявлять нервозность. Андреев и Коржёвский ввели обязательные лечебные процедуры, которые должны были ежедневно проходить все без исключения. Попытки уклониться от них, особенно частые со стороны Второва, Топоркова и Князева, решительно пресекались командирами корабля. Сохранить
– Условия на Венере, – говорил Андреев тем, кто сомневался в необходимости его мероприятий, – настолько необычны для нас, что совсем незаметно может подкрасться болезнь. Нервная система – это всё. Когда она в порядке, человек гарантирован от многих неприятностей.
– Я здоров, как никогда, – говорил Топорков.
– Не зарекайтесь! Вы не на Земле.
Ближайшие окрестности звездолёта были уже тщательно осмотрены, и холодильники приняли на хранение обширные коллекции образцов фауны и флоры острова. Звездоплаватели освоились с «коварным» нравом обитателей планеты, и едва не ставший трагическим случай со Второвым больше не повторялся.
С каждым днём опасность пребывания на берегу уменьшалась. Чем выше поднималось над горизонтом невидимое Солнце, тем заметнее замирала жизнь. Всё медленнее шевелились «лианы», «ленты» и «актинии». Нужно было подойти к ним вплотную, чтобы вызвать ответное движение, которое с каждым часом становилось всё более и более вялым. Природа засыпала на глазах. Частые ливни уже не вызывали оживления, как это было ранним утром. Учёные смелее и дальше проникали в дебри «леса».
По-прежнему приходилось опасаться гроз, но и эта опасность благодаря Топоркову почти перестала угрожать. Занимаясь исследованием электрических свойств грозовых фронтов, Игорь Дмитриевич заметил, что ионизация воздуха, которая особенно его интересовала в связи с тем, что могла помочь раскрыть тайну радиоэха, возникает задолго до грозы и постепенно возрастает по мере её приближения. Это натолкнуло его на мысль использовать ионизацию как своеобразный предсказатель погоды. С помощью Зайцева он сконструировал и изготовил простой прибор – «электрический барометр», который с большой точностью предупреждал о приближении грозового фронта минут за пятнадцать.
Такой предсказатель невозможно было переоценить. Он буквально развязал учёным руки.
Белопольский немедленно распорядился изготовить несколько таких «барометров», и они были установлены на пульт управления, в радиорубке и в выходных камерах.
Теперь звездоплаватели всегда знали о приближении грозы. Как только барометр начинал показывать повышение ионизации, с корабля давали предупреждающий сигнал, и все бывшие на берегу спешили укрыться в выходной камере.
Страшный ливень ни разу никого не захватил вне звездолёта.
Температура наружного воздуха неуклонно повышалась. На пятые сутки термометр показал +70°. Лёгкая дымка, поднимавшаяся от воды, постепенно превращалась в туман. Звездоплаватели были вынуждены одеться в охлаждающие костюмы.
Белопольский торопил с устройством аэродрома, желая осмотреть остров сверху и разыскать континент. На берегу острова были обнаружены явственные следы высокого прилива, и это, по мнению Белопольского, служило доказательством близости материка. В открытом океане, вдали от других берегов, прилив не мог быть таким высоким.
Устройством площадки занимались Пайчадзе, Второв, Романов и Князев под руководством Зайцева.
Взлётным полем должен был служить залив; реактивные самолёты, имевшиеся на борту «СССР-КС 3», были гидросамолётами, но собрать и держать их на воде было невозможно. Первый же грозовой фронт разломал бы крылья аппаратов. Надо было устроить что-то вроде защищённого ангара и снабдить его приспособлением для спуска самолёта на воду и обратного подъёма после возвращения из полёта.
Это было тяжёлой задачей, учитывая высоту обрыва и обилие кустов-губок и коралловых «деревьев». Но упорство и изобретательность победили.