Сестра звезды
Шрифт:
— Нет, Фэди! — вдруг воскликнула я, метнувшись к своей разбросанной одежде.
— Что — нет? — опешил он.
— Я не могу. Прости. Я ошиблась. Это все неправильно. Прости меня.
И тут я расплакалась. Если бы Фэди стал ласково утешать меня, если бы он, наоборот, пришел в ярость или стал умолять меня уступить его страсти, наверное, темнота подземелья перестала бы меня смущать. Но он спокойно сказал:
— Успокойся, тебя никто не неволит, — и отвернулся, пока я, путаясь в вещах, одевалась. По-моему, он даже зевнул. Это было так унизительно, что наваждение покинуло меня. Мне даже показалось, что без кафтана он выглядит слишком грузным. Одевшись и уже подойдя к дверям, я сказала:
— Завтра я навещу своих друзей. А вечером
— Как хочешь, — равнодушно ответил он, закрывая за мною дверь.
Глава 31. ЧУЖОЕ ГОРЕ
Гору, на которой был выстроен Мидон, опоясывало тринадцать террас. Первой считалась та, где находился поднебесный дворец; на следующей, второй, располагались знаменитые ученые Мидона — Совет мудрецов, а также школы для детей из высших сословий. Следующие три населялись вельможами разных рангов, а затем, чем ниже к подножью, тем беднее и проще жили обитатели террас. Попадать с террасы на террасу можно было поверху, долго карабкаясь в гору, а можно — это было быстрее и удобнее — через подземные тоннели. Вход на каждую террасу строго охранялся: сверху вниз передвигаться можно было невозбранно, а снизу вверх, особенно с шестой террасы на пятую пропускали только по особым документам.
Атони Гаддала явился ко мне на рассвете.
— Высочайший герцог сказал мне, что ты намерена спуститься вниз. Ты хочешь, чтобы я тебя сопровождал, несравненная Шайса, или просто рассказать тебе дорогу?
Лошади уже запряжены.
Оказалось, что найти моих друзей совсем не сложно: их поселили на третьей, одной из самых почетных, террасе. Я поблагодарила Атони и отказалась от его помощи.
— Высочайший герцог так же просил передать тебе, что не сможет сегодня разделить с тобой завтрак, потому что неважно себя чувствует. Он также настоятельно просил извиниться за него.
Видно было, что последняя, совсем не отвечающая этикету фраза далась старику нелегко. Я поняла, что Фэди переживает по поводу вчерашнего, но не намерен со мной ссориться. Это очень меня обрадовало.
— Я тоже не буду завтракать во дворце, — весело сказала я. — Я позавтракаю с моими друзьями. И вели распрячь лошадей.
Я оделась в платье поплотнее и закуталась в длинный белоснежный меховой плащ. Я собиралась идти пешком: слишком много времени я провела взаперти во дворце, и мои ноги скучали по прогулке. Виса, которая свободное время от наших совместных танцев проводила на дворцовой кухне и сильно раздобрела, похоже, не одобряла моего решения, но я пристегнула ее на поводок и потащила за собой.
Странное чувство: после того, как я проплакала всю ночь от обиды, стыда и злости на саму себя, наступило удивительное облегчение. Я чувствовала себя совершенно свободной. Я словно стала старше на какую-то ступень, которую преодолела этой ночью, и теперь никто не имел надо мной власти.
Пройдя через ворота, отделяющие Поднебесный дворец от остального Мидона, я оказалась на второй террасе. Здесь царили удивительная тишина и безлюдье. Мудрецы сидели в своих кельях, а на пустых улочках, едва отгороженных от обрыва невысоким поребриком, лишь ветер гнал сухой, чистый снег, сдувая его вниз. Наши с Висой следы были здесь первыми и единственными. Возле одной из дверей я встретила высокого седобородого старца с увесистым посохом, который, держа под мышкой две толстые книги, кряхтя, пытался нагнуться за оброненной. Под темно-серым, легким плащом на спине, когда-то широкой и сильной, явно вырисовывался горб. Руки, которые не закрывали короткие рукава, были красны от утреннего мороза. Я подняла книжку и подала ее старику. Книга была тоненькая, очень затрепанная — в отличие от тех фолиантов в дорогих переплетах, которые хранились в храмовой библиотеке. Старик бережно принял ее, а потом посмотрел на меня.
— Кто ты? Ты одета как придворная дама из дворца, но я тебя никогда раньше не видел. А я уж знаю всех тамошних бездельников и бездельниц.
Прежде чем я произнесла хоть слово, старик ответил сам:
— А, ты, наверное, та самая «несравненная Шайса из Чонга», о которой гудит весь Мидон. Я должен был сразу понять это, взглянув на твою керато. Но когда долго имеешь дело с высокими истинами, перестаешь замечать то, что находится у тебя под носом. Ну что ж, спасибо, Шайса, мы еще увидимся.
— Ты придешь на мое выступление, уважаемый мудрец? — удивленно спросила я.
— Выступление? А, выступление, которое с таким нетерпением ждут на пятой террасе… Нет, у меня нет времени на пустяки.
«В таком случае мы вряд ли увидимся», — подумала я, вежливо попрощалась со стариком и пошла дальше.
Мудрецы жили в кельях, многие из которых, наверное, были настоящими пещерами. Во всяком случае, склон горы, служившей им домом, оставался таким же, как в ту пору, когда люди еще не пришли в эти края. Даже хиленькие горные сосенки молодой порослью карабкались по камням, пуская мощные корни в трещины, куда ветер занес издалека немного земли. На второй террасе все было не так. Здесь жил цвет аристократического Мидона. Многие из обитателей второй террасы имели допуск наверх. Здесь каждый украшал свое жилище так, чтобы сосед позавидовал и постарался сделать свой дом еще красивее и дороже. Плиты из первосортного мрамора, ажурные арки, колонны, не уступавшие дворцовым, статуи из полупрозрачных опаловых глыб… На одной из дверей имя владельца было выложено настоящими рубинами. А почему бы и нет? Люди из простонародья не бывали здесь, поэтому нечего было опасаться воровства.
Моих друзей поселили в «доме с беломраморным крыльцом», как объяснил мне Атони. Я без труда отыскала это крыльцо: похоже, что оно было вырезано из цельного куска белого мрамора с тончайшими розовыми прожилками. Столбики, перила и навес казались ажурными из-за искусной резьбы.
Виса первая, почуяв знакомый запах, взбежала по ступеням, и скоро я услышала ее приветственное мяуканье. Оказывается, ей удалось каким-то образом проскользнуть мимо важного, разодетого в пух и прах дворецкого, благоухающего, как цветочный букет. Когда он преградил мне дорогу, его лицо выразило неприступную суровость. Однако, взглянув на меня и на Вису, он быстро сообразил, с кем имеет дело — «высокие истины» не отвлекали его от действительности. Сопровождаемая его бесконечными поклонами, я вслед за Висой прошла в покои, где расположились мои друзья.
К моему удивлению, я застала только Готто. Он валялся на лежанке, задрав ноги в сапогах прямо на настенный ковер. Вокруг него были разбросаны книжки; некоторые были раскрыты и лежали страницами вниз — в храме нас ругали за такое обращение с книгами, так как от этого портится переплет. Рядом с лежанкой на полу стоял поднос, залитый, судя по запаху, вином, которое еще оставалось на дне бокала из темно-зеленого стекла. Когда Готто повернулся ко мне, я увидела, что он пьян.
— А, несравненная Шайса, — приветствовал он меня, взмахнув рукой. — И ее четвероногая помощница из неизвестной породы кошачьих! Так, кажется, приветствуют тебя в Мидоне? Великолепная шубка.
— Здравствуй, Готто. А где все остальные?
— А кто тебя интересует? У Чи-Гоана свои дела в нижних террасах, а Рейдан отправился вместе с ним. Он сказал, что не может больше видеть мою пьяную рожу. Так дословно и сказал. А я вот лежу здесь… Здесь прекрасная библиотека. И неплохой винный погреб. Фу, Виса, не дыши мне в лицо.
— Вы что, поссорились? — насторожилась я.
— Что-то вроде того. Скорее, поспорили. Я сказал ему, что мы оба остались в дураках, а он сказал, что дурак — это я, и ушел.