Сестра
Шрифт:
Роберт тоже выглядел переутомленным. «Я пол ночи тебя искал, — сказал он. — Где ты была, Миа?»
Я не знала этого точно. Я просто ездила вокруг, просто так. Чтобы с самой собой прийти к согласию, чтобы выработать план, стратегию защиты или, еще лучше, прямого наступления. Мне бы хотелось суметь повернуть время назад, хотя бы на пару недель.
Первые месяцы, когда мне приходилось иметь дело только с невидимым Хорстом Фехнером, были значительно проще и легче переносимыми. Тогда я, по-крайней мере, знала, как я должна была оценивать Изабель и чем она занималась, когда покидала дом. Сейчас же она пряталась
Мне было абсолютно ясно, какое впечатление она производила на окружающих. Пиль достаточно часто мне это демонстрировал. Бедная молодая дама, вторгшаяся без злого намерения в сообщество, сцементированное чувством вины и расплаты. Она могла свой безупречный лоб разбить в кровь и обломать красные когти при попытке снести мою стену — это бы ей никогда не удалось. Мне было ясно, также, какое я сама производила впечатление, когда я напивалась из-за беспомощного гнева и страха, когда я не могла ничего другого делать, как только лишь возвращаться постоянно к одной и той же теме. Она изменяет тебе! А для этого у нее просто не было больше возможности.
Роберт был очень обеспокоен обо мне, потянулся через стол за моей рукой и попросил: «Миа, пообещай мне кое-что. Пообещай мне, что ты больше никогда не будешь этого делать. Я испытал тысячи страхов, что с тобой что-нибудь случится. Я бы не смог этого вынести, ты понимаешь?»
И при этом он хотел меня покинуть, чтобы жить в бунгало с Изабель и Йонасом? Да никогда!
Почему он скрыл от меня свою покупку, мне было уже ясно к тому времени, когда я сидела с Лучией за кухонным столом. Для того чтобы меня поберечь, чтобы избавить меня от новых волнений и ложных выводов. Но ко всему, он хотел предотвратить, чтобы я, необдуманным замечанием, не предупредила обоих прежде времени.
Лучия настояла на том, чтобы я что-нибудь поела. Она считала, что я стала слишком тощей, собственноручно сделала мне два бутерброда, хотя сама только тост грызла.
Сначала мы обе молчали, предавшись своим мыслям и воспоминаниям. Лучия пила, с низко опущенной головой, свой кофе и посматривала на меня, поверх чашки. И внезапно она пробормотала: «Она всю ночь провела в его комнате».
«Я знаю, — сказала я. — Она со времени его приезда почти исключительно в его комнате, так что только по ночам у нее еще оставалась пара часиков для Роберта. Но сейчас, когда Роберт не стоит на дороге, зачем ей стесняться? Она ежедневно моет ему задницу и кое-что еще. И ты можешь мне поверить, что природа щедро его наградила. Думаю, что он может с жеребцом потягаться. Возможно, ей пришлось это по вкусу».
«Она его сестра», — сказала Лучия. Это прозвучало, как резкое замечание.
Я небрежно пожала плечами. «Ну и что? Тебе бы поговорить об этом разок с психологом. Она была бы не первой сестрой, которая хочет своего брата. Для большинства женщин в такой ситуации существуют границы. Но есть, однако и такие, которые не обременены никакими комплексами».
«Миа, хватит, — сказала Лучия, и это прозвучало еще строже. — Она боится тебя».
Она продолжала дальше очень обстоятельно. Ей было нелегко открыто говорить со мной. Часто она не знала, как ей это выразить, заботилась только, чтобы меня не нервировать, чтобы не привести меня в живо описанное Йонасом, неистовое бешенство, в состоянии которого, я была на все способна.
Бедная Лучия.
Изабель и Йонас основательно использовали прошедший вечер в своих целях. Чего только они ей не понарассказывали. Это означает, что Йонас рассказывал, а бедный ребенок только то и дело всхлипывал, иногда, также, кивал.
Бедный Роберт между двумя фронтами, старающийся сделать счастливой свою маленькую жену и угодить своей сумасшедшей сестре, и одновременно обеспечить беспомощному Йонасу достойное существование. Это походило на драму в трех актах. В последнем акте герой заплатил за свое усердие жизнью. После него осталось полностью растерянное существо, которое не знало выхода из своих боли и горя. Мужчина, прикованный к инвалидному креслу, проклинающий свою беспомощность, который полностью осознавал свою неспособность оказать поддержку и защиту растерянному существу. И я осталась после него, больная от ненависти к Богу, к миру и ко всем, хотевшим оспорить у меня моего Роберта. Алкоголичка. Непредсказуемая. Агрессивная.
Лучия пригубила снова свой кофе, когда подошла к концу. Я почти ожидала, что она задаст мне известный вопрос. Но она даже не спросила, была ли я той ночью пьяна. Так далеко они, очевидно, не зашли, чтобы прямо обвинить меня перед ней. Они ограничились только тем, чтобы довести до ее понимания, что после смерти Роберта им приходилось бояться потерять кров. При этом они совсем и не собирались здесь долго оставаться.
«Ты знала, что Роберт собирался искать дом, Миа? Для себя, своей жены и своего деверя?»
«Естественно, — сказала я, — мы подробно говорили об этом. И он не только искал дом, он его уже нашел, правда, не для себя, а только для своей жены и своего шурина. То, что они ничего об этом не знают, должно быть для тебя достаточным доказательством. Он хотел расстаться с Изабель. Но он не хотел их предупреждать прежде времени, потому что он знал, на что они способны».
Лучии понадобился момент, чтобы это переварить. Это не вписывалось в ее мировоззрение. «Она беременна», — объявила она после нескольких секунд молчания, с оттенком смущения в голосе.
«Это являлось предпосылкой, — сказала я. — Тебе же известно отцовское завещание».
Мы все еще сидели в кухне, когда около восьми пришла фрау Шюр. Произошла сцена сердечной встречи между ней и Лучией, пролились и слезы. Я использовала эту возможность, чтобы из своего Ателье позвонить маклеру.
Служащего по имени Биллер у него не было. Роберт сделал заказ по телефону три недели назад. Он должен был это сделать вскоре после того, как он открыто сказал мне, что собирается искать дом. Роберт высказал определенные пожелания, но осматривать предложенные объекты не считал необходимым.
Это до сих пор льстило маклеру, что Роберт выказал ему такое доверие. Только на встрече с нотариусом в прошлую среду, он должен был лично присутствовать. Но нотариуса звали тоже не Биллером. Маклер считал, что речь может идти о каком-нибудь мастере. Роберт говорил, что он должен произвести различные перестройки, расширить дверные проемы, сделать наклонный съезд с террасы в сад, одну из двух ванных комнат, по-новому оборудовать. Сделал ли уже Роберт заказ на эти работы и кого он для этого нанял, маклер сказать не мог.