Сестра
Шрифт:
Царевич так рявкнул, что остальные ему дорогу заступать и не осмелились… а в покоях царицы было…
Пожар в бардаке во время потопа. И даже дым был — от ладана, которым курили вокруг несчастной.
Едва увидев ее, Софья поняла, что дело плохо.
Так люди, которые собираются жить долго и счастливо — не выглядят. Заострившийся нос, запавшие глаза, щеки, с которых в единый миг словно стесали всю плоть, пожелтевшая пергаментная кожа…
Тетка Анна — Морозова — плакала в углу, под кроватью тихо скулила старуха служанка. Причитали хором
Алексей опустился на колени у материнского ложа. Взял руку, больше похожую на птичью лапку, коснулся губами.
— Мамочка…
Бесполезно.
Это только в бдразильских сериалах героини могли очнуться от горячки. Здесь же…
— Что с матушкой?
От толпы причитающих отделился невысокий человечек — личный царский лекарь, Лаврентий Блюментрост.
— Антонов огонь, ваше высочество.
Софья прищурилась. Вообще, в медицине она была не специалист, но…
— Давно ли?
— Как родила, так и…
Ага. Значит — родильная горячка, скорее всего — с осложнениями, плюс инфекция — по нынешним временам — смертельно.
— Сколько она уже так лежит?
Софью Блюментрост ответом не удостоил, продолжая глядеть на царевича. Тот, уловив непочтение к сестре, прищурился и с расстановкой произнес.
— Ты вопрос царевны слышал?
— Два дня, ваше высочество…
Лекарь даже чуть поклонился.
— а что с ребенком?
— Царевна Евдокия Алексеевна вечор скончалась.
Софья кивнула. Плохо.
— Сонечка, ты тут останешься?
— Да, я пока тут побуду. А ты к батюшке?
— Да… молиться буду. Мы… останемся.
Непроизнесенное поняли оба. Пока царица или не оправится, или не преставится. За второе голосов определенно больше.
Впрочем, стоило Алексею выйти за дверь, как Софью просто оттерли в сторону, а вокруг царицы опять закружился хоровод из матушек — нянюшек — бабок — боярынь… Софья плюнула — и решительно оттеснила Блюментроста в дальний угол.
— Герр Блюментрост, уделите мне толику внимания?
— ваше высочество, но царица…
— доктор, а вы можете излечить от Антонова огня?
Сказано было с такой едкой иронией, что Блюментрост невольно пригляделся к девочке. Худая, с необычно серьезными глазами, темные волосы падают на некрасивое лицо — пока еще гадкий утенок. Что вырастет Бог весть, но разум там уже достойный лебедя.
— Ваше высочество, наука…
— Не знает таких случаев, не считая чуда Божия. Я поняла. Доктор, вы к нам надолго?
— Ваше высочество, я надеюсь…
— я бы хотела, чтобы вы посетили царевичеву школу. Хотя бы ненадолго.
— Ваше высочество, позволено ли мне будет узнать — зачем?
За суматохой на них пока не обращали внимания, но Софья понимала — это ненадолго.
— Разумеется. О вас идет хорошая молва, а нам нужен специалист. Не волнуйтесь, насильно удерживать вас там не будут. Я попрошу брата пригласить вас?
— Я буду весьма благодарен, ваше высочество.
Софья
Говорили о ней в тереме ну очень мало.
Да, есть такая. Да, живет с тетками в Дьяково по слабости здоровья — ей свежий воздух нужен. Но — и только. Хотя слабости здоровья он у ребенка не заметил, наоборот. В тонких пальцах, на мгновение стиснувших его руку, чувствовалась сила и уверенность, да и в том, как царевна управляла своим телом — не движется так слабый и болезненный человек. Ой, не движется…
Кого бы расспросить?
Вот про царевича Алексея… а ведь говорила девочка вполне уверенно. О царевиче сплетничали намного больше. Что к сиротам он милостив, что создал специальную школу, чтобы не скитались они по дорогам, что учат там детей письму — счету… но к чему там лекарь?
Босяков лечить?
Ну так что же, Лаврентий не собирался чиниться. Приблизиться к нынешнему царю ему удалось. А вот к следующему… удастся ли?
Надо попробовать.
Долго ему размышлять не дали. Царице опять стало хуже.
Алексей Алексеевич обвел взглядом свои покои. Хоть и не занимал их никто, хоть и наезжал он сюда наездами, а все одно — тесно, душно…
Отец в храме остался, за матушку молится, а Алексея отослал. Не по детским силам несколько дней в храме отстоять. Алексей и не возражал. Да, батюшка, конечно, не по детским, как скажешь…
Софья уже приучила братца к тому, что лучшая молитва — делом. Да и Аввакум, уж на что бунтарь по натуре, а что-то не на коленях стоит в церкви, вот уж нет!
Детей учит, по домам крестьянским ходит, старается помочь… да, за его, Алексея, счет, но у него не отломится, работы в школе на всех хватит, а для крестьянской семьи приработок — это возможность выжить, а то и прикупить скотинку, птицу…
Так что молится надо иначе. От молитв в церкви матушке ни жарко, ни холодно. А вот ежели б батюшка ей сказал — не надо тебе более рожать, я и тому рад, что уже есть! Двенадцать детей! Пусть даже и не все живы, но ведь все равно много, а она надорвалась!
Впрочем, отца виноватить тоже не стоит. Просто самому такой ошибки не совершить. Соня уже успела разъяснить, насколько вредны для женщины частые непрерывные роды… и откуда только сестренка столько знает?
Хотя это-то вопрос смешной. Сколь он сестру помнит — она и читает с легкостью, и все прочитанное запоминает, память у нее идеальная, ему бы такую. Нет, он тоже не жалуется, но… иногда ему мало кажется. Соня — та уже на шести языках говорит бегло, а он все еще путается…
Хорошая у него сестренка. А когда время придет — надо будет сестер замуж повыдавать, хватит монашек в царской семье плодить. Только вот за кого бы Соню выдать, чтобы она рядом оставалась?