Сестры зимнего леса

Росснер Рина

– Матушка… – я изо всех сил зажмуриваюсь.

– Нет, доня, ты должна меня выслушать. Я испугалась и убежала. Тогда юноша вновь обратился лебедем. Белоснежным, черноклювым и черноглазым, с золотой короной на голове. В его взгляде я увидела нежность, мудрость и доброту. Лебедь положил голову мне на плечо и уронил к моим ногам одно-единственное перо. Я понимала, что обязана его взять. Лебедь хотел просто напомнить о себе, дать знать, что он ещё жив и никогда меня не забудет. Долгие годы я, засыпая, слышала шум крыльев, а когда ходила в лес, мне мерещились шорохи, и я то и дело смотрела в небо. И хотя не видела никого, знала – мой суженый где-то рядом, он следует за мной неотступно. Иногда меня накрывала тень крыла, и пушок на шее вставал дыбом. Однажды мы с твоим отцом крепко повздорили. Он сбежал в лес. Как ни старайся, а со своей природой не совладаешь. Медведь останется медведем, а лебедь – лебедем. Бывают ссоры, бывают и ошибки. Даже у тех, кто любит друг друга. Я проплакала до ночи, а потом достала лебединое перо и прижала к груди. И стоило моей слезинке упасть на него, как вернулся суженый. Хлопанье его крыльев напомнило свист ветра. Он появился в лунном луче под моим окном. Я впустила его в хату. Юноша обнял меня так нежно, словно я была великой драгоценностью и он ждал этого всю жизнь. В тот день мне было грустно, я скучала по своей семье, по полётам и свежему ветру. Наша хата казалась мне клеткой, а жизнь, которую я вела, – каторгой. Юноша осушил мои слёзы губами…

Матушка замолкает. Её глаза влажно блестят, глядя куда-то вдаль.

– Он поцеловал меня и сказал: «Только позови, Адель, я не заставлю себя ждать». Я была сердита на твоего отца, а этот лебедь как-никак оставался моим первым суженым. Что-то перекликалось в нашей с ним крови. Он был нежен, прекрасен, строен, я – ещё совсем юна. Мне показалось, я взмываю в небо, долгие годы отсидев взаперти. Ни до, ни после того я не испытывала ничего подобного. Он вновь поцеловал меня, и я не удержалась, ответила на его поцелуй… Твой отец застал нас в постели. Он вообразил, что Алексей взял меня силой. Придя в неистовство, он обернулся медведем и напал на него… – Матушкин голос срывается. – Господи, сколько же было крови! – она прижимает ладонь ко рту.

– Не надо, мамочка, хватит…

– Алексей пытался отбиться. Мы лежали под его накидкой из перьев. Он обернулся лебедем, но куда ему было до медведя! Я закричала, окаменев от ужаса. Испугалась, что Берман убьёт и меня. Даже не попыталась защитить Алексея, смелости не хватило. Я тряслась, по щекам текли слёзы. По всей хате летали перья, забрызганные кровью. Наконец я почувствовала на плечах руки твоего отца. Он тоже дрожал. Сказал, никогда не простит себе, что ушёл и не смог меня защитить. Он думал, я плачу от того, что меня обидели, снасильничали. Бермана испугала

собственная ярость. Он поклялся никогда больше не обращаться медведем. Я же не знала, что делать, рот боялась раскрыть, вот и промолчала. После того как Алексей не вернулся в стаю, лебеди проследили его путь. Они захотели убить Бермана. К тому времени выяснилось, что я понесла. Ребёнок должен был стать единственным отпрыском Алексея Даниловича. Когда лебеди явились к нашему дому, твой отец сам к ним вышел, готовый принять суд и смерть. Его ужасал собственный поступок. Кровь за кровь, так положено. Но я в таком случае осталась бы ни с чем, лишившись обоих мужчин, которых любила. Я бросилась перед родичами на колени, моля пощадить Бермана. Лебеди согласились, однако с условием: отдать им новорождённое дитя. Я покорилась. А что было делать? С тех пор год за годом твой тятя вставал на защиту Лайи, не позволяя её у меня отнять. Пока он со мной, я не боюсь за младшую. Беда в том, что в этих лесах есть существа пострашнее медведей с лебедями, доня.

Тяжело вздохнув, матушка гладит меня по голове, в её глазах стоят слёзы.

– Они шныряют в чаще, только и ищут, где бы похитить человеческое сердце. В лесу слышны странные шорохи, птицы и звери шепчут о страшных созданиях. Донечка, мы с твоим тятей отправляемся в Купель. Его отец болен, а то и при смерти. Берман должен попробовать помириться с родными, узнать, не примут ли они его обратно. Ведь если ребе умрёт, он станет старшим в семье. Ему придётся взять на себя раввинский суд. Однако он ни за что не примет бразды правления, если его отец не признает меня и моих дочерей. Мне не хочется вас покидать, но ваш отец не оставил мне выхода. – Матушка судорожно всхлипывает, словно пытается не разрыдаться. – Прошу тебя, защити Лайю. Боюсь, лебеди вновь попытаются забрать её, когда проведают, что мы с отцом уехали. Знай, Либа, ты – много сильнее, чем тебе кажется. Ты тоже в час великой нужды сможешь стать тем, кем нужно.

– Матушка, прошлой ночью… – Я опускаю взгляд, не в силах признаться, во что превратились мои руки. – Думаю, я понимаю, о чём ты, – бормочу наконец, так и не набравшись смелости.

– Это твой тятя должен был объяснить тебе, кто ты и на что способна, однако время поджимает. Не бойтесь, в Дубоссарах вам ничего не грозит. А если уж беда придёт на порог, доверься своему чутью. Лайя мала и вечно витает в облаках. В её душе нет той сильной веры, какая есть в твоей. Когда она смотрит в небо, я замечаю тоску в её глазах. Наверное, наша жизнь не про неё, однако Лайя сама сделает свой выбор. Я никому не позволю решать за неё. Я перешла в веру твоего отца, поверила в Элойким [13] . Мне хотелось, чтобы твоя сестра жила нашей жизнью, поскольку я верила, что это правильно. Но решать самой Лайе. Иначе ей ни к какому берегу не прибиться. Я больше не встречалась со своей стаей, лишь видела, как осенью они пролетают над Дубоссарами. Случается, они кружат над нашей хатой, глядя на Лайю, а временами я слышу лёгкий топоток по крыше и шелест перьев. Это всегда один и тот же лебедь… – Матушка утирает слёзы, стекающие по белой щеке. – Какой бы выбор ни сделала твоя сестра, Либа, убедись, что это – её собственное решение. Если они явятся к вам… – Она отворачивается и смотрит на Днестр, словно пытается разглядеть его далёкий исток. – Ей нужно познакомиться со своим народом. Ты – девочка серьёзная. Лайя младше тебя, да и в голове у неё ветер. И всё же мы с тобой не вправе решать за неё. Однажды это случится и с тобой, доня. Придёт день, и ты встретишься с семьёй твоего отца. Надеюсь, тогда ты не ошибёшься. В Купели много юношей, которые с удовольствием возьмут в жёны дочь будущего ребе…

13

Элойким (ашекназ.) – одно из имён Всевышнего.

Сердце у меня ёкает.

– Впрочем, сперва нам надо съездить туда и посмотреть, как нас там примут. – Матушка порывисто меня обнимает. – Мы просто хотим для вас лучшей жизни, Либа. И для тебя, и для твоей сестрицы. Ну-ка, дай свою ладошку.

Только тут я замечаю, что до боли стиснула кулаки. Разжимаю руку и вскрикиваю: мои ногти длинные и почти чёрные.

– Ох, донечка! – Матушкины зрачки расширяются. – Я должна срочно поговорить с твоим отцом. – Она удручённо качает головой. – Нельзя нам покидать тебя и оставлять наедине с подобным. Если бы только ребе не лежал теперь на смертном одре… – Она прикрывает глаза. – Либа, может статься, ты одна встанешь между Лайей и лебедями. Думаю, ты поймёшь, что делать. Помоги ей не ошибиться в выборе, слышишь, доня? Недаром же у тебя есть когти.

Я неуверенно киваю.

– Держи, Либа. – Матушка кладёт мне на ладонь перо, запятнанное бурой, давно высохшей кровью. – Если ты или Лайя попадёте в беду, всё, что ты должна сделать, это достать перо и произнести имя Алексея Даниловича. Мы переговорим кое с кем в городе, чтобы за вами присмотрели, но если иного выхода не будет и вам понадобятся лебеди… Они прилетят на твой зов. Как бы там ни было, я – их крови. Однако улетать без Лайи они не захотят. Её жизнь в твоих руках, Либушка. Пригляди, чтобы сестра сделала верный выбор, это всё, о чём я тебя прошу.

Вновь киваю и спрашиваю:

– А Лайя-то знает?

– Постараюсь побеседовать с ней до отъезда. Ты же знаешь теперь всё, что нужно. Мы любим вас обеих. «Одна – тёмненькая, одна – светленькая», – с гордостью повторяет твой тятя. Он любит вас одинаково. Если всё сладится, подберёт тебе хорошего жениха в Купели. Кого-нибудь, похожего на тебя. Бог даст, мы вернёмся за вами и сыграем свадьбу. Ты будешь самой красивой невестой на свете, донечка.

В матушкиных глазах опять блестят слёзы.

«А вдруг я не захочу уезжать из Дубоссар?» – мелькает у меня мысль. Вслух, впрочем, я этого не говорю. И так слишком много всего навалилось. Я уже и сама не понимаю, чего хочу. Скажем, хочу я быть хасидкой или не хочу? А медведицей? Меня передёргивает, точно от холода, я нервно потираю руки. Что, если мужчина, которого мне выберет тятя, окажется не похож на него? Будет запрещать мне читать Тору, учиться и задавать вопросы? Я уже открываю рот, чтобы спросить матушку, но тут она добавляет:

– Мы уедем ненадолго, всего на несколько недель. Надеюсь, вернёмся с добрыми вестями. Послушай меня, Либа, и запомни: всё возможно. Всё! В мире множество зверей, а в Кодрах – столько чудес, что и во сне не приснится. Люди не всегда те, кем они кажутся, а ты – куда прочнее, чем думаешь. Если вас постигнет беда, защити себя и сестрицу.

10

Лайя

Я открываю окошкои выбираюсь на крышу.Перья ищу я в небе,снежно-белые перья.Матушка возвращаетсяс Либой-сестрой из лесу.«Лайя, спускайся с крышии помоги мне в саду».Ягоды собираем,пальцы и губы – алы,все в калиновом соке.Озирается мама,слушает шорохи леса,нюхает струйки ветра,словно чего-то ждёт.Хмуро молчит, и сновавзгляд её шарит по небу.«Что с тобой, что с тобой, мама?» —«Просто хочу убедиться,что никого нет рядом».Мама меня обнимает,Шепчет в самое ухо:«Донечка, мне очень надоПоговорить с тобой».Спрашиваю:«О чём же?» —«Тихо, дитятко, тихо.Тятенька твой – медведь».В ужасе отстраняюсь.Надо бежать отсюда!Матушка, очевидно,повредилась умом.Но ничего не выходит —пальцы её вцепилисьв плечо мне, не оторваться:«Времени нет на споры.Слушай внимательно, доня!Ты ему не родная.Он только Либе тятя».«Не хочу я этого слушать,мамо, пусти, пусти!» —«Донечка, успокойся,сейчас я всё объясню».Что же мне остаётся?Очи рукой закрываю,сердце, как птица, бьётся.Тише, сердечко, тише.Мама мне на ухо шепчето лебеде и медведечудную, страшную сказку!«…В лесу густом пещера тёмная,ласкаю бурый мех и думаюо жизни новой, неизведанной,о той, которая лишь грезилась.Любила я его, как солнышко,как небо, как полёт стремительный,как ливень, речку, тучи грозные…»Всё льётся, льётся голос матушкин,а руки гладят мою голову.«Решила я, что мне не встретитсядругой такой же добрый, искренний,прекрасный, словно небо звёздное,что вот она, моя судьбинушка.Вскоре на свет народилась Либа,очаровательный злой медвежонок,темноволосый и сильный младенчик.Я тогда думала – нет её краше.Только когда родилась ты, Лайя,я поняла, что поторопилась.Обе вы – звёздочки на небосклоне,благословение всей моей жизни.Знай, что я – лебедица, доня,знай, что и ты – мой родный лебедёнок,пёрышко от моего крыла».Бьюсь я в кольце её рук неотвязных,кричу: «Прекрати, что ещё за бредни?Всё это выдумки, детские сказки!Не мучай меня, отпусти, ради бога!»Но пальцы у мамы крепче железа,не убежать мне от слов её чёрных.«Нет, Лайя, нет, это всё не сказки».Мама глядит мне в глаза, не мигая.В очах её вижу своё отражение,точь-в-точь как мои, огромных и серых.Как снег бела наша нежная кожа,как лён златой наши длинные косы.Помимо волихочу услышатья продолженьееё

рассказа.Не вырываюсь,стою спокойно.Мама целуетменя в макушку.«Знай, доня, моя прабабушкабыла королевской дочерью.Увидал её русский царь,полюбил, и они обвенчалися.Раз отправился он воевать с врагом,а она, его дожидаючись,родила прекрасного мальчика.Злые сёстры тут ей позавидовалиИ послали гонца в ставку царскую:Родила, мол, царица зверёныша,ликом страшного, и взглянуть нельзя!Закручинился царь и прислал наказстрогий – ждать до его возвращения.Но похитили сёстры царску грамотку,Объявили людям другой приказ:Посадить царицу в бочку с сыном-выродкомДа и бросить их в море бурное.Пролетал над морем тем лебедь – предок твой,увидал в волнах и спас мать с младенчиком.И влюбился в тот же миг в царскую жену.От союза их пошёл наш лебяжий род.Царь же горевал-страдал о потеряннойи молился, пока жил, о душе её.До сих пор ей люди здесь поклоняются,Называют своей святой заступницей,своей Анной-Лебедью легкокрылою.Почитают святой, ей молятся.За спасение её столь чудесное,в час великой нужды Богом явленное.Ибо в грозный час она выбрала,стала именно той, кем следовало.Как-то раз,так уж выпало:поругались мыбыло с Берманом,и сбежал в сердцахот меня он в лес.Алексей в тот час,твой родной отец,услыхал мой плач,прилетел ко мне.Не сдержалась я,согрешила с ним,но меня к тому,не неволил он.«О чём ты?» —вновь пытаюсь вырваться.«Тише!» —отвечает мама шёпотом,так, что я с трудом могу понять.«Берман с Алексеем нас застиг,в гневе обернулся зверем и…и убил отца он твоего.Умирая, тот в последний разлебедем предстал передо мной.Берман в ужасе разинул пасть,всю в крови и перьях, —понял он,что убийцей оборотня стал,лебедя, такого же, как я,суженого моего загрыз.Меня как будто громом поразило,окаменела, взор мой помутился.Но вот вернулось зрение, и вижу,что Берман в человеческом обличье.Раздавленный стыдом за злой поступок,надумал он бежать как можно дальше.Той ночью он медвежью шкуру сбросил,поклявшись никогда не надеватьи никогда к своим не возвращаться.Он для меня всю жизнь свою разрушил,не только для меня —для всех нас, доня.Вскоре стало мне ясно,что жду второго ребенка.Но до поры, покудана свет ты не народилась,не знала я, не гадала,что дочь Алексея ношу.Ошибки быть не могло:те же льняные волосы,те же серые очи,та же лилейная кожа,нежнее лебяжьего пуха.Лайя, ты стала моимблагословеньем небесным.Ты – нашего роду-племени,и я ни о чём не жалею.Стоило ради тебяпойти на ужас и смерть.Об одном, об одном я плачуи буду плакать до смерти:ты никогда не увидишьсвоего настоящего тятю,ненаглядного Алексея.Ты – лебедица, доня,совсем как святая Анна,и в час великой нужды,станешь тем, кем захочешь.Однажды родичи Берманапридут в Дубоссары за Либой.Берман род свой покинул,но когда умрёт старый ребе,должен будет возглавить общину.Наша Либа – отцу наследница,и муж её сам станет ребе.Мужчины медвежьей кровиеё не оставят в покое.Каждый свататься к ней начнёт,чтобы стать во главе медведей.Я не знаю, что выберет Берман,став наследником ребе.Если медведи явятся,убедись, что твоя сестрицас ними пошла добровольно.Не дай им её принудитьжить не своею жизнью.Она начала меняться,изменишься скоро и ты.Ты можешь летать, моя доня,не слушай того, кто скажет,будто небо не для тебя.Пока же живи, как прежде,тихо, как мышка-норушка,только следи за тенями,что за спиной таятся.Возможно, места найдутсяполучше, чем наше местечко.Здешние люди косны,но зла никому не желают.Боятся всего на свете,однако не злы сердцами,и вас защитят с сестрою».Мама опять умолкаетоглядывается на лес.У меня голова идёт кругом.Давит мёртвая тишина.«Выходит, тятя – не тятя?» —спрашиваю сквозь слёзы.Матушка треплет мне волосыи улыбается ласково:«Тёмненькая – одна дочь,светленькая – другая.Так говорит он с гордостьюи любит вас одинаково».«Прилетят за мной гуси-лебедии заберут? А знаешь,каждую ночь мне снитсябелый один, длинношеий…» —«Тс-с! – пугается мама.– Я, кажется, слышала что-то».Бежим что есть духу в хату.Внезапно у самой двери,она меня обнимаети, глядя в глаза мне, шепчет:«Становимся мы лебедями,когда небо в полёт призывает.Как только твой час наступит,встанешь и ты на крыло».Хочется ей рассказать,что я постоянно вижулебедей, у реки гуляя.А бывает, что к нам на крышуприлетает один и тот же,черноглазый и снежно-белый.Но мама уже отвернуласьи пошла торопливо в хату.