Сестры
Шрифт:
— Да, так девочку я взяла, — продолжала она. — Нянчил Машу весь пароход. Главной нянькой был Рамзес.
Анна Игнатьевна улыбнулась:
— Громкое имя!
— Это собака нашего капитана. Чудесный пес!.. Рамзес караулил Маринку, когда она играла в саду. Попробуй-ка, подойди к ней — так зарычит!.. Рамзес сам покупал Маринке молоко. Да, представьте себе! Дам я ему сумку в зубы, а в сумку положу деньги, и он отправляется в магазин. Там его уже, конечно, знали…
Не скрывая своего волнения, Анна Игнатьевна курила папиросу за папиросой. Рассказ Кольцовой был убедительнее всяких документов.
— Да, а в конце концов что же вышло? Девочка окрепла, поздоровела, ее и не узнаешь! Но вот что плохо. Сперва Маринка долго болела, и я ее никуда не пускала. В детский сад не водила. Она целыми днями была или одна, или среди взрослых, а они, что греха таить, баловали ее. Развита Маринка не по возрасту, а подружек у нее нет. Одна для нее, видите ли, недостаточно умна, другая мало читает… Она даже ссориться с девочками начала. — Надежда Антоновна провела пальцем по мягкой коже кресла. — Капитан на меня и напустился: «Сама ты, Надежда Антоновна, виновата! Видала, как в детских домах? Чтобы сестер и братьев не разлучать — есть дома, где трехлетки с семнадцатилетними ребятами растут. Мальчики и девочки вместе. Это государство семью бережет. А ты Маринку удочерить удочерила, а сестрой ее не интересуешься. Надо, чтобы сестры вместе росли, вот какое дело!»
Надежда Антоновна посмотрела на окно — оно было до самого верха затянуто пленкой льда. Ох, и вьюга! Ох, и мороз!.. И совсем тихо продолжала:
— Анна Игнатьевна, вы поймите, сестра моей приемной дочери не может быть мне чужая. Меня только смущало немного, что эта «черненькая сестренка», как ее называет Маринка, очень уж капризная. Но я и с этим примирилась — ничего, воспитаем! А вы мне вдруг заявляете, что у Маринки совсем другая сестра, чуть ли не взрослая!
Выслушав рассказ Кольцовой, Анна Игнатьевна облокотилась на стол и ладонью прикрыла глаза. Да, эта женщина правильно рассуждает. Наивно думать, что Маша могла забыть свою старшую сестру, а какую-то маленькую чужую девочку помнит!
И все-таки!..
Анна Игнатьевна подняла голову.
— Товарищ Кольцова, — она взяла из папки фотокарточку и положила ее перед Надеждой Антоновной, — знаете, кто это? Это женщина, которая спасла вашу приемную дочь!
Резким движением Анна Игнатьевна пригнула лампу на высокой гибкой подставке к самому столу, так что в комнате стало темно — весь свет теперь падал на фотографию молодой женщины с огромными грустными глазами на спокойном лине.
…Витя заметил, что свет в мезонине пропал:
— Маринка, мы опоздали! Журавлева, наверное, спать легла!
Он остановился посреди дороги.
Только тут ребята спохватились, что уже поздно, что люди, пожалуй, спать ложатся, а о Вите и Маринке дома, конечно, беспокоятся.
— А все потому, что мы канителимся! — Маринка схватила Витю за карман пальто и потащила за собой.
Они подбежали к забору, из-за которого виднелась небольшая дача. Окно в мезонине оставалось темным.
— Скорей! Скорей!
Маринка побежала по узкой дорожке, поднялась на две скользкие ступеньки и потянула к себе обитую черной клеенкой дверь. В сенях их встретил толстый лысый человек в форме железнодорожника. Он с удивлением посмотрел на облепленных снегом ребят.
— Анну Игнатьевну? — переспросил он. — Сейчас мы ее вам предоставим. Только сначала снег отряхните, а то она у нас простужена.
Витя и Маринка долго хлопали друг друга варежками. Потом железнодорожник показал им комнату Журавлевой. Маринка поднялась по крутой лестнице, постучала.
— Войдите!
Маринка вошла первая. В полумраке она увидела сидевшую за столом женщину в расстегнутом кителе, с завернутыми в одеяло ногами.
— Здравствуйте, товарищ Журавлева!
— Маринка?.. — Надежда Антоновна вскочила. — Как ты сюда попала?
— Мама?.. — изумилась Маринка. — Мама, а мы к товарищу Журавлевой! Мама, мы ее нашли!
— Кого «ее»? — Анна Игнатьевна подняла лампу, и в комнате опять стало светло.
— Женину сестру Зину, вот кого мы нашли! — крикнул худощавый мальчик, стоявший возле двери с шапкой в руках.
— Зину?.. Погодите!
Журавлева сбросила одеяло и с волнением шагнула навстречу Маринке, не сводя с нее глаз. Это же приемная дочь Кольцовой, девочка, которую Анна Игнатьевна хотела увидеть, поговорить с ней, показать ей карточку Васильевны. Если девочка хоть немножко, хотя бы смутно помнит Васильевну, то узнает ее. И тогда все концы сойдутся!
— Так вы нашли Зину? — повторила Журавлева, за улыбкой скрывая волнение. — Где же она?
— В детском доме! Ее зовут Нина! — разом выпалили ребята. И наперебой стали объяснять, как они еще давно оба догадались… нет, не оба, а это все он, Витя…
— Подойди-ка сюда, Маринка. — Журавлева взяла со стола увеличенный портрет женщины в платке и протянула девочке: — Постарайся, вспомни. Кто эта тетя?
Маринка пристально смотрела на круглое лицо с высоким чистым лбом и большими задумчивыми глазами. Белые, вышитые крестиком углы платка были стянуты под подбородком.
Смутно-смутно, точно сквозь какую-то пелену, в Маринкиной памяти стало оживать это лицо. Она словно увидела его склоненным над собой. «Девочка, не плачь», — говорил негромкий голос… И вдруг Маринке вспомнилось, как эта самая женщина вытащила ее из снега, завернула в тулуп и принесла в избу. При свете огарка она чем-то мазала застывшие Маринкины руки и ноги… В избу заходили соседки, они звали эту тетю…
— Я знаю! Я вспомнила! Это Васильевна!
И тогда Анна Игнатьевна сказала:
— Выходит, что ты сама себя нашла.
— Себя?.. — Маринка даже потрогала пальцем свою вязаную кофту и растерянно поглядела из-за очков сперва на свою приемную мать, потом на Журавлеву.
Анна Игнатьевна взяла Маринкин холодный указательный палец, тоже ткнула им Маринку в грудь и сказала с расстановкой:
— Зина — это ты!
Глава девятнадцатая. Праздник
Уважаемый Витя!
Приглашаем тебя на костер, посвященный дню Сталинской Конституции.
Начало в 2 часа дня.
Просьба прибыть без опоздания.
Штаб дружины