Сева Котлов за полярным кругом
Шрифт:
Мы приехали в Заполярск!..
Нам дали маленькую квартирку из двух комнат. Мама всегда говорила, что жить в отдельной квартире, без соседей (она имела в виду «без Генриетты Петровны») — это блаженство! И вот блаженство обрушилось на нас за Полярным кругом… Но мама сказала, что как раз тут, вдали от Москвы, она бы не отказалась жить и с соседями, потому что нам и так в первое время будет очень одиноко.
— Ничего-о. Ты привыкнешь к этой мысли… Верней, к тому, что надо устраивать новую жизнь и заводить новых знакомых. Кстати, а Владимир Николаевич?..
Мама
А в Заполярске мерзлотная станция, на которой должен был работать папа, в первый же день («До прочного обоснования!» — как выразился завхоз) предоставила нам только стол, четыре стула да кровати-раскладушки. Вот маме и негде было применить свои хозяйственные способности, которыми она так гордилась. Но она все-таки не сдавалась и украшала пустую квартиру чем могла.
Меня очень обрадовало то, что у нас теперь был балкон. Я впервые вышел на него на следующее утро после нашего приезда в Заполярск. Верней сказать, утро было только по часам, а на самом деле над городом круглые сутки стояло яркое, незаходящее солнце. Мама на ночь завесила окна всем, чем только могла. Но солнце, желая приучить нас к заполярному климату, просвечивало и через старые газеты и через все мамины и папины халаты, навешенные на окна.
Итак, я вышел на балкон и с небольшой высоты (нас поселили на втором этаже) осмотрел двор. Он был самым обыкновенным, почти таким же, как у нас в Москве. А балкон показался мне вдруг трибуной, с которой очень удобно произносить громкие речи. Я одной рукой оперся о перила, а другую выбросил вперед, как это делал папа, приготавливаясь читать стихи Маяковского.
— Дорогие товарищи! — произнес я, обращаясь к пустому двору.
— Ты что, рехнулся, что ли? — раздался откуда-то из-под балкона насмешливый голос.
Я вздрогнул, заглянул под балкон и увидел Рыжика, который стоял в своей излюбленной позе — гордо и независимо засунув руки в карманы штанов.
Сердце мое забилось: «Пришел! Сам пришел! Первый!..» А ведь прощаясь на станции, он так неприветливо-неприветливо сказал мне: «Привет!» И даже не намекнул, что мы когда-нибудь встретимся. А тут вдруг явился…
— Это папа попросил меня зайти за тобой, — сказал Рыжик. — В театр нас приглашает, чтобы ты с тоски в первый же день в Москву не сбежал. Сегодня ведь как раз воскресенье — и утренний спектакль.
Вообще я очень любил праздники и воскресенья: я начинал готовиться к ним прямо с понедельника, заранее обдумывая, как я проведу свой, как это пишут, «заслуженный отдых». Но в пути все дни перемешались, потому что все они были «воскресеньями»: ни работать, ни ходить в школу. И вот я совсем забыл, что как раз наступило утро выходного дня…
— Заходи к нам! Скорее заходи! Второй этаж… Дверь направо! Скорее поднимайся! — радостно засуетился я на балконе. — На второй этаж… прямо по лестнице!
— А я думал, по воздуху! — усмехнулся Рыжик. — Да ведь неудобно: вы небось еще не устроились?
— Удобно! Еще как удобно! Ты не помешаешь! Ты даже поможешь нам устраиваться… Мама утром все удивлялась: «И где это Рыжик? Он бы нам очень помог… Он бы все рассказал, как старый житель Заполярска!»
— Это пожалуйста, — согласился Рыжик и скрылся в парадном.
А я со всех ног помчался открывать ему.
Рыжик внимательно оглядел наши комнаты, и коридор, и кухню, даже в ванную и уборную заглянул.
— Ую-утно у вас… — тихо и, как мне показалось, даже с завистью произнес он. — Это мама так убралась? Да? И на стены все это повесила?..
— Да что ты! Тут же еще ничего нет… Пусто, как в спортивном зале!
— Не-ет, — задумчиво возразил Рыжик. — Все равно уютно. Сразу видно, что ваша мама умеет…
— Ну, это, наверно, все мамы умеют! — бодро перебил я его. — И твоя тоже умеет не хуже… Я уверен!
— У нас нет мамы… — тихо сказал Рыжик.
И я поразился: за три дня пути мне как-то в голову не пришло поинтересоваться, где же Вовкина мама. А они с Владимиром Николаевичем ничего об этом не говорили. Чувствуя, что я хочу задать ему вопрос и не решаюсь, Рыжик быстро-быстро, как будто между прочим, проговорил:
— Умерла у нас мама… Пять лет назад. Мы после этого в Заполярск и переехали. Вот… Покажи-ка мне ваш балкон!
Он уже не своей обычной походкой — вразвалочку, с руками, засунутыми в карманы, — а очень торопливо вышел на балкон и стал оглядывать его, трогать перила, долго стоя ко мне спиной и не оборачиваясь. А я не пошел за ним на балкон, я так и оставался в комнате…
Разговор в директорской ложе
Театр в Заполярске был самый настоящий: с колоннами у входа и с маленьким окошечком администратора. Из этого самого окошечка мы и получили билеты. Точней сказать, не билеты, а «служебный пропуск на два лица». Я еще никогда не ходил в театр по «служебным пропускам», и вид у меня поэтому был очень гордый.
Билетерши встречали Рыжика как своего старого знакомого и, словно заранее сговорившись, спрашивали, как они с папой отдохнули и как папино здоровье. Вовка, видно, не любил лишних расспросов, он отвечал очень коротко и хмуро.
— Пошли в буфет! — предложил я, потому что у меня были деньги, которые мама дала мне на билет и которые целиком сохранились.
Рыжик попробовал отказаться, но я силой потащил его.
— У меня есть деньги! Угощаю!.. — произнес я так, будто всегда ходил с полным кошельком.